Я помню, как-то раз, в самом начале весны, дедушка приехал к нам с гостинцами: Алику привёз какую-то игрушку, мне и Гиле – сладости, и про папу с мамой не забыл. Приехал радостный, весёлый, раздаёт подарки и замечает, что дочка его какая-то понурая.
– Что с тобой, Ента? – спросил дедушка.
– Ой, плохо что-то с утра сегодня…
– Молчи, – перебил её дед, – нельзя говорить “плохо”, особенно сегодня!
– А почему “особенно сегодня”? – спросил Гиля.
– Потому что сегодня Пурим – самый весёлый еврейский праздник, – ответил дедушка, – сегодня можно только радоваться! Это закон. Заповедь – радоваться, и её надо соблюдать.
– А если человек не может радоваться и веселиться? Если ему плохо? Если он болен или просто у него нет настроения? – не унимался Гиля.
– Если что-то болит, забудь, не думай, и боль пройдёт. Если нет настроения, вспомни о хорошем, улыбнись, и станет радостно на душе. Никогда нельзя говорить: “мне плохо”. Когда человек так говорит, Бог посылает ему ещё больше бед, чтобы человек узнал, что такое на самом деле “плохо”. А когда человек радуется, и говорит: “Я счастлив!” Бог говорит: “Нет, ты ошибаешься, ты ещё не достаточно счастлив”, и посылает человеку счастье…
Живя в Сельцах, дедушка заслужил уважение всей округи. Его любили, к его мнению даже руководство колхоза прислушивалось. Несмотря на преклонный возраст – дедушке было под семьдесят – он работал, содержал жену и троих детей, младшему из которых не исполнилось и семи лет. Звали его Миша.
Всё родня его обожала. Миша был умный, не по годам смышлёный, очаровательный мальчишка. И очень красивый. К его сёстрам, Малке и Эстер, семнадцати и шестнадцати лет, природа оказалась не так щедра, а Мишу не поскупилась одарить всем, чем только могла: и красотой, и умом, и добрым нравом. Дедушка очень гордился своим младшим сыном.
Своих старших дочерей, живущих в Могилёве, дедушка тоже не забывал. По мере возможности старался каждую навещать, но больше всего любил бывать у нас. Отправляясь в гости к дочерям, дедушка всегда брал с собой Тору и своё молитвенное облачение. Мы с Гилей подглядывали за тем, как он повязывает на руку и голову тфилин, надевает талес, берёт в руки молитвенник, непонятно зачем становится лицом к печке, совершая молитву, и тихо хихикали за полуприкрытой дверью. Поведение деда нас забавляло.