Мама встала и в самом деле начала собираться. Папа растерянно посмотрел на неё и проговорил:
– А как же, Леночка… отец…
Мама повернулась к нему, в её красивых тёмных глазах сверкнула решимость. И она сказала твёрдо:
– Здесь нельзя оставаться. Я не хочу увидеть, как у меня на глазах будут убивать моих детей.
Дедушка, узнав о решении мамы, не стал ей возражать и уговаривать остаться. Он только тяжело вздохнул и, печально взглянув на неё, сказал:
– Моя дочка уже взрослая. Я не имею права ей указывать, как поступать. Если ты считаешь, что это для вас будет лучше, что это правильно, делай, как знаешь. Бог вас сохранит, где бы вы ни были.
Мы недолго собирались. Мама сложила и убрала в шкаф нашу постель и вещи, которые дедушка привёз, прибрала в комнате и велела нам с Гилей собраться. Сама одела Алика, выдержав все его капризы, – он ещё не оправился от нервного потрясения, взяла тот же самый узелок, с которым мы пришли к деду, не подумав добавить в него хоть какие-нибудь вещи, и мы вышли прощаться.
Мама в волнении обняла деда и, с надеждой глядя ему в глаза, спросила:
– А может, вы тоже с нами поедете? Зачем вам здесь оставаться? Бог знает, что может случиться! Поедем с нами!
– Куда мне уже ехать, Лена! Тут всё бросить…
– Папа, да бог с ним, со всем добром, с домом! Зелда, подумай о детях, поехали бы все вместе!
– Нет, Лена, – покачала головой тётя Зелда, – не просто это…
– Папа, а если, не дай бог, немцы… Что с детьми будет? – не унималась мама.
Дети, все трое, – Малка, Эстер и Миша – стояли тут же, рядом с нами. Они, как и мы с Гилей, молча смотрели на то, как прощаются взрослые. Их мать плакала, обнимая своего брата, отец прощался с их старшей сестрой. Я уверена, что все мы думали лишь об одном: “Суждено ли нам ещё встретиться?”
– Будет только то, что должно быть… “Обратится злой замысел, который он задумал на иудеев, на голову его”[2]. Храни вас Бог! – сказал дедушка. Это были его последние слова. Ещё раз обняв нас и поцеловав, он начал читать молитву.
V. Поезд
Итак, оставив все вещи, привезённые дедушкой, не взяв с собой ничего, кроме того же скромного узелка, мы отправились назад в Могилёв, чтобы сесть в поезд, идущий на восток страны, подальше от линии фронта, которая с каждым днём и часом всё ближе и ближе подходила к нашему городу.