Потом обстоятельства вновь стали благоприятными. Пена улеглась,
беглец прокашлялся, отдышался и сосредоточился на своём положении.
Подъём продолжался, пусть и не так быстро, как хотелось бы:
примерно один метр за пять, шесть секунд. Тут уже появилось
сожаление иного плана:
«Плевать на эту пену! Больше надо было открыть вентиль,
больше!»
Тем не менее, всплытие продолжалось, а там и пятнышко света
вверху показалось, нечто сумрачное и уж никак не прямой дневной
свет. Потому что побег планировался ночью, да и выход трубы имелся
в некоем помещении. Оставалось лишь уповать на судьбу, чтобы
предварительные расчёты оказались верными, охрана не помешала, и
вверху не тлел пожар с ядовитыми испарениями.
В этом плане повезло, пожар не помешал. Зато в другом, фортуна
отвернулась: подъём воды прекратился, когда до пятна света
оставалось совсем немного, не более десяти метров. То ли напор
прекратился, не достигая нужного предела сообщающихся сосудов, то
ли кто-то перекрыл слив из наземного резервуара. Вода перестала
бурлить, стало сравнительно тихо. То есть сирены порой ещё
взрыкивали, слышались взрывы, глухо и неразборчиво доносились слова
общих команд и приказов для всех, как для охраны с пожарниками, так
и для сил спасения, начавших эвакуацию раненых и пострадавших.
А беглец завис на поверхности воды, с тоской поглядывая на
пятнышко света вверху:
«Недоработал план! – корил он себя, попутно пытаясь размягчить
участок металла, расположенный чуть выше уровня воды. – Следовало
рассчитывать именно на эвакуацию раненых! Переодеться в чью-то
защиту, порвать её, облиться кровью! – и сам себе напоминал
нереальность второго варианта: - Увы! Времени не хватило бы! И не
факт, что не оказался бы в числе покойников. Всё-таки химические
взрывы, это процесс неконтролируемый… Неужели придётся умирать в
двух шагах от свободы?.. Пусть и мнимой, без гарантии?..»
Опять-таки, по большому счёту, даже смерть, как таковая, не
пугала Киллайда. Он ещё хорошо помнил сценку из своего детства,
когда прапрадед их рода Парксов, рассказывал легенду о практическом
бессмертии их лучших представителей. Ведь мемохарбы потому и
считались самыми опасными для власть имущих, что могли
целенаправленно перемещаться в чужое тело, полностью подчиняя его
себе и пользуясь при этом накопленными базами памяти захваченного
донора. Но если мемохарб погибал, то всё его сознание устремлялось
бесконтрольно в неведомые дали (как утверждал прадед) и уже там
спонтанно вселялось в любое разумное существо. Или в полуразумное.
Или в совсем дикое. Опять-таки, если верить легенде. Потому что
никто ни разу за историю рода не «вернулся» из неопознанного
«далёко» и не оставил практических подтверждений своего тотального
бессмертия.