Из Астрахани приехала армянская семья. Поселились в соседнем квартале. И зашли как-то в будочку Александра вместе с дочерью. Разговорились по-соседски. А у Александра радостно забилось сердце, когда он узнал, что девушку зовут, как и мать, Репсимэ. Девушка по-армянски говорила плохо, перемежала армянские слова с русскими, но это не мешало: бакинцы, а Александр уже считал себя бакинцем, по-русски говорили хорошо. А уж когда молодые встретились взглядами, о правильных словах можно было и не думать.
Такова, наверное, была судьба мужчин этого рода: отец женился на турчанке, сын на девушке из далёкой Астрахани. И другая улыбка судьбы: девочек рождалось больше. У Александра Герасимовича были три сестры. Родились у него три дочери и один сын Ерванд. На его-то долю и выпали испытания. Основательно учиться было некогда, работать приходилось у немца – обивщика мебели, на почте. Немец был суров, за складки на обивке, за недостаточно ровный ряд мебельных гвоздей с золотистыми шляпками бил линейкой по рукам. Приговаривал:
– Люди не скажут, что Ерванд плохо сделал, люди скажут: у Штольца плохо делают.
Хоть руки от таких уроков болели, он усвоил уроки эти на всю жизнь. И до самой старости был добросовестным в работе и службе.
Работа работой, а молодежи погулять хотелось. Нравился Губернаторский садик рядом с красивым зданием Бакинского дворянского собрания. Но у входа в садик стоял жандарм, а над входом надпись предупреждала: «Нижним чинам и собакам вход воспрещен». Попадешь или нет в сад, зависело от расположения жандарма. Был и другой садик, Молоканский – не такой уютный, но погулять и там было приятно.
А на Пасху юноши ходили к церквам. Высматривали стайки барышень без сопровождения взрослых.
– Христос воскресе! – сняв картузы, подходили к барышням и могли безнаказанно целоваться.
– Воистину воскресе! – отвечали смущённые барышни, но против поцелуев не протестовали.
Но это позже, а в 1905 году город гудел. Бастовали и протестовали, казалось, все: нефтяники, печатники, булочники. Что заставило сносно живущего ремесленника ввязаться в политические события, сказать трудно. Но ввязался да еще и двенадцатилетнего подростка-сына привлёк. Позвал его к себе, вынул из нижнего ящика кусок красной материи, велел сыну снять рубашку обмотаться этим кумачом, затем снова рубашку напялить.