– Могу поспорить, ты даже не пыталась, – цедит сквозь зубы Хэзел. – Ты слишком дорожила всей этой роскошью, новыми шмотками, свежей едой и горячей водой. Ведь там ты получила все это, я знаю, поэтому хватит врать.
– Да, получила. Но неужели ты думаешь, что я бы не отдала все это обратно, лишь бы снова жить с вами? Чтобы снова укладывать тебя в кроватку, петь тебе колыбельные? Чтобы в дождь мы могли лепить пирожки из грязи и кидаться ими в Охру, когда он не видит? – Картинки оживали перед глазами и ранили душу. Подумать только, какой жизни меня лишили. Да, в бедности, но зато счастливой. – Неужели ты действительно думаешь, что я променяла свою семью на водопровод и тряпки? У меня не было выбора, Хэзел, – говорю я. – Мне не оставили выбора.
Хэзел молчит, но, кажется, мои слова ее не убедили. Я делаю шаг ей навстречу.
– Каждый год я праздную твой день рождения, – продолжаю я. Знаю, что рискую, потому что на мне передатчик, но сейчас меня это не волнует. – Я прошу их испечь торт, шоколадный с ванильным кремом, и они пишут на нем твое имя зеленой глазурью и вставляют свечку, а потом мы с моей подругой Рейвен поем тебе поздравление «С днем рождения».
Мы делаем это и в день рождения брата Рейвен, и в день рождения Охры.
Хэзел прищуривается.
– Правда?
Слеза стекает по моей щеке и падает на уголок рта.
– Иногда я разговариваю с тобой после отбоя. Я рассказываю тебе анекдоты, которые слышала, истории про своих подруг и про то, как мы живем в инкубаторе. Я скучаю по тебе каждый день, Хэзел.
Внезапно она бросается ко мне и обнимает. Я крепко прижимаю ее к себе, чувствуя, как сотрясается в рыданиях ее хрупкое тельце. Потоки слез струятся по моим щекам, скатываясь в ее волосы.
– Я думала, что тебе все равно. – Ее голос звучит приглушенно, утопая в мягких складках халата. – Я думала, ты бросила меня навсегда.
– Нет, – шепчу я. – Я всегда буду любить тебя, Хэзел. Я обещаю.
Я счастлива, что мне достались эти драгоценные минуты. Что бы ни принес завтрашний день, чем бы ни обернулся Аукцион, я благодарна судьбе за то, что, по крайней мере, провела последние мгновения на воле со своей любимой сестренкой.
На ужин в тот вечер – маленькая жареная утка, в которой больше костей, чем мяса, отварной картофель и несколько поникших стручков фасоли.
Я чувствую себя виноватой, вспоминая свои сытные ужины с изобилием свежих продуктов. А для моей семьи эта жалкая трапеза сродни праздничному пиру, которому позавидовала бы сама Курфюрстина.