Верп был уже завезен с кормы, шпилем легко оттянулись, и шлюп мягко сошел с мели на фарватер.
– Все, Фаддей Фаддеевич, вроде как вышли на чистую воду, – суеверно поздравил капитана старший офицер, истово крестясь.
– Вроде бы так, Иван Иванович, – устало ответил тот, опустошенный борьбой с внезапно возникшей опасностью.
Затем встретился взглядом с Андреем Петровичем, как бы предупреждая его: «Переговорим, мол, потом, попозже…»
Между тем подошла шлюпка с другими лоцманами, которые поднялись на шлюпы и благополучно отвели их в гавань Копенгагена.
* * *
Вечером вестовые внесли кресло, а за ними в каюту буквально ввалился Фаддей Фаддеевич.
– Все бумагу переводишь, чернокнижник? – «приветствовал» он Андрея Петровича, писавшего за письменным столом в призрачном свете свечей.
– А ты что разоряешься? – спокойно спросил тот.
– Радуюсь! – огрызнулся Фаддей Фаддеевич. – Очень радуюсь посадке на мель на глазах команд двух шлюпов почти в самом начале дальнего плавания. С почином вас, господин капитан второго ранга! – и плюхнулся в кресло.
– Ну что ты терзаешь себя, Фаддей, а заодно и других? – не выдержал Андрей Петрович. – Подумаешь, какая невидаль – ткнул форштевнем песчаную отмель…
Капитан уставился на него не понимающим взглядом.
– Да известно ли вам, господин почетный ученый, что любое касание грунта кораблем военно-морского флота является чрезвычайным происшествием, и я должен теперь «отмываться» за это перед Адмиралтейств-коллегией…
– Не вижу проблемы, – недоуменно пожал плечами Андрей Петрович. – Заяви об этом инциденте в морскую инспекцию порта, и лоцманы, приведшие нас в гавань, с большой охотой подтвердят как факт переноса входного буя, так и несвоевременное прибытие лоцманов по вызову судна. Конкуренция, понимаешь ли… А тебе, уважаемый господин капитан, останется только приложить заключение инспекции к своему рапорту, и все дела.
Взгляд Фаддея Фаддеевича стал светлеть.
– Ты так думаешь? – неуверенно, но с надеждой, спросил он.
– Не думаю, а уверен в этом!
– И что бы я делал без тебя, Андрюша?! – и тут же быстро добавил: – Только не вздумай опять вспоминать про своего Кускова. Я говорю тебе это от чистого сердца.
– Я бы ответил тебе на это твоими же словами: «Пользуйся моей добротой, сударь, пока я жив», но не могу по известной тебе причине.