Коди хотелось рассказать о своих
переживаниях хоть кому-нибудь. Немного приподнявшись, он посмотрел
в сторону костра, в надежде увидеть там человека. Языки пламени
странно манили. Спустя пару секунд парень встал с покрывала и
поплёлся на свет.
У огня действительно кто-то был и
сидел на земле, облокотившись на упавшее бревно. Кожаные,
светло-коричневые штаны, белая свободная рубашка и длинные
каштановые волосы. Это была Маргарет, она держала в руках флакон.
Открыв его, она взяла немного жидкости на свой палец, а затем
провела им по своей шее. Повторив это несколько раз, девушка
закрыла и убрала флакон обратно в мешочек.
Как только Коди вышел к центру лагеря,
Маргарет сразу же его заметила.
— Ты почему не спишь? Потом опять
будешь ныть, что не выспался.
— Я только что проснулся и не смог
заснуть обратно.
Тяжёлый вздох. Маргарет переживала,
что мальчишке может быть нелегко прижиться в их отряде, но не
подавала виду.
— Тебя что-то беспокоит?
Коди опустил голову, не зная стоит ли
говорить ей о своих проблемах. Маргарет выглядела
недовольной.
— Садись уж, и давай, рассказывай, что
у тебя там.
Неожиданно её настроение изменилось.
Она стала мягче, а её тон звучал заметно добрее. Коди подошёл ближе
к девушке и сел примерно в метре от неё.
— С того дня, когда Вы спасли меня…
Мне сказали, что моя одежда сгорела и у меня было полно
ожогов.
— Да, всё именно так.
— Я горел, и я не чувствовал этого.
Вообще, с того дня я не чувствую боли.
Маргарет протянула свою руку к его
лицу и, взяв его за щёку, стала тянуть.
— Ховпажа… фто Вы делавете?
Отпустив его щёку, Маргарет к ней
присмотрелась. Она сильно покраснела, значит ему должно было быть
хоть немного больно.
— Ну как?
— Что как?
— Больно?
— Я же сказал, что не чувствую боли,
только то, что вы пытались что-то сделать с моей щекой…
— Мне нужно было в этом убедиться.
Теперь я уверена, что ты говоришь правду.
Маргарет задумалась. Ещё никогда
раньше она не сталкивалась ни с чем подобным. В теории это могло
быть проклятие Посредника, но в округе уже давно их не видели. Даже
посредники с земель изгоев на севере не заходили на территорию
Дансарии больше тридцати лет.
— В тот день я словно умер и перестал
чувствовать. Я не чувствую боли, я не могу грустить, как мертвец
какой-то… Я даже не могу скорбеть по собственной матери!