- Даже не подходите, - прошипела я, щелкнув ножницами перед самым носом Кирюсика, плавно перетекшего к кассе.
- Злая ты, Евгения. И лжешь знатно, - он лениво расстегнул пальто. – Я на днях в кино ходил и видел, как кое-кто с мужчиной целовался. А здесь из себя недотрогу строит: «Ах, не подходите ко мне, мне мужская ласка противна!».
Марь Степановна бочком-бочком притиснулась поближе.
- Если вы сидели в кинотеатре, то должны были видеть, как кое-кто покинул его, не дождавшись окончания сеанса, так как мужская ласка ему действительно неприятна. А если будете настаивать, то я ради эксперимента разрешу вам меня поцеловать. Только давайте пройдем в туалет.
- М-м-м… - Кирюсик дернул ухоженной бровью, наверняка расчесанной специальной щеткой. – Всегда знал, что ты, Евгения, горячая штучка. Так куда идем, в мужской или женский?
Марь Степановна слилась с белым шкафом и, втянув живот, затаила дыхание.
- Да какая вам разница, в каком туалете вы будете держать мои волосы, чтобы я после нашего поцелуя их не заблевала …
Кирюсик побледнел.
- Так мы идем или нет?
Кирюсик молча застегнул пальто.
- Дин-дилинь,- проводили его колокольчики.
- Жень, а ты действительно не любишь мужчин? – подала голос Мария Степановна. – Я сегодня видела, как ты…
- Меня сейчас вырвет… - на полном серьезе сказала я и побежала в туалетную комнату.
Постояв над текущей из крана водой, умылась и взглянула на себя в зеркало. Шапка сбилась на бок, лицо бледное.
Точно с таким лицом шесть лет назад я стояла в туалете экономического университета.
- Ключева, к доске, - Алексей Харитонович оторвал взгляд от журнала, где его палец замер на строчке с моей фамилией, и без какого-либо интереса в глазах проследил, как я медленно иду между партами. Когда я поравнялась с ним, с растяжкой произнес: – А расскажет она нам об обратных матрицах и формулах Крамера.
Я повернулась к доске, взяла мел, подняла руку и застыла.
Ведь учила вчера. Специально потратила два часа перед сном, чтобы запомнить намертво.
- Ну же, Ключева…
В голове была звенящая пустота, и только голос Алексея Харитоновича бился о стенки черепа испуганной птицей: «Ну же… ну же… ну же…».
- Садитесь, Ключева. Два. Вечером подойдете к кафедре. Третий подряд неуд. Вы слышите, Ключева?
Я рассеянно кивнула.
- В семь, - Алексей Харитонович, словно для неразумного дитя, показал на пальцах и снова повторил: - Семь. Запомнили?