Закончив дела, пленные направлялись к соседнему зданию, служившему столовой, и Аспер, вспомнив о полагающемся с сегодняшнего утра пайке, поплелся следом. В его распоряжении был всего час, хотя, когда он начался и когда закончится, можно было сказать лишь приблизительно. В помещениях не было хронометров, более того, их не было вообще ни у кого, и даже погодные карты с изображением белых, желтых и красных черепов не имели информации о текущих дате и времени.
Аспер обратил внимание на легкую ноющую боль в мышцах, как после тренировки, но это, по его мнению, было совершенно нормальным. Пища, что ждала в столовой, по его рассуждениям, должна быть сверхкалорийной, чтобы как можно дольше поддерживать жизнь при столь нечеловеческих условиях. Нагрузки и еда – это все, что было нужно сейчас, чтобы не «загнуться» в этом злобном мире…
Чтобы разработать план побега и не сгорбиться за это время… Чтобы суметь противостоять вооруженной охране и взбесившейся стихии… Комплекс Кольмены в плане воспитания тела и духа был почти идеальным местом.
Паек и вправду оказался калорийным, но совершенно безвкусным. Основную его массу составляла какая-то белесая творожистая структура, скорее всего, синтетическая. Также имелась пара кусков грубого хлеба, с явным присутствием отрубей, какое-то подобие мяса, не исключено, что из сои, и пластиковая банка белой вязкой жидкости с привкусом мела, наверняка направленная в помощь желудку для переваривания всего этого добра.
Аспер съел и выпил все, что ему предназначалось. Банку забрал с собой и, предварительно ополоснув, наполнил ее водой из лотка на улице, пока там никого не было, а проток оставался относительно чистым.
Дальше его ждал все тот же продуваемый всеми ветрами тоннель, спуск на дно карьера, экскаватор, насос, здоровяк Рес и четырнадцать часов адского труда под проливным дождем.
День ничем не отличался от предыдущего и ничем не смог выделиться на фоне последующих. Аспер сбился со счета уже где-то после двадцати. Всеобщее, физически тяжелое однообразие и отсутствие какой-либо информации о внешнем мире постепенно притупляло память и ослабляло работу мозга.
Шестьдесят несчастных, в нестиранных робах, с кое-как умытыми лицами и совершенно пустыми взглядами окружали Аспера день ото дня. Они мало разговаривали, держались отдельными группами, человек по семь-десять, но Аспера пока не приняли ни в одну из них. Сложно было сказать, что его не замечают, скорее, наоборот. Люди бросали на него осторожные взгляды, оценивая пока еще целую одежду и не совсем помятую обувку.