— Всего рассказывать
не имею права, госпожа Романовская. Только в общих чертах. Вы первая.
Я довольно
улыбнулась.
— Я
познакомилась с Даном три месяца назад в его галерее. Она находится недалеко
отсюда, в Богемском уголке. Тогда же примерно и начала с ним работу. Что касается
Ларанского, то он производит впечатление вежливого и рассудительного человека,
который полностью погружен в своё дело. Должна отметить, что у него были весьма
тёплые отношения с Эдмундом. Ссор и конфликтов между ними не было. Во всяком
случае, на моей памяти. Вообще, Дан — неконфликтный и спокойный человек.
Так что мне кажется, подозрения необоснованны.
Карл мерно, едва
заметно покачивал головой в такт моим словам. Мне даже показалось, будто
мысленно он согласен со мной. Но стоило замолчать, как полицейский положил
ладони на стол и подался вперёд. В глазах мелькнуло подозрение.
— Это всё?
— Всё, что я знаю.
Он задумчиво
почесал пальцами подбородок, а потом провёл ладонями по лицу, как будто
стряхивая невидимую паутинку.
— Эдмунд Ларанский действительно умер от внезапной остановки дыхания, — сказал Карл, пристально глядя на меня. Показалось, что он пытается просканировать меня, уловить малейшее изменение в моём лице. — Ее спровоцировала передозировка морфина, который покойный принял незадолго до своей смерти.
— Эдмунд страдал от онкологии, — я небрежно повела плечами. — А морфин, насколько мне известно, является одним из сильнодействующих наркотических анальгетиков.
— Верно. Но вскрытие показало у Эдмунда дозу в три раза превышающую максимально разрешенную.
— То есть его
отравили?
Карл кивнул.
— Но при чём
здесь Дан? — непонимающе нахмурилась я.
— Накануне
своей смерти Эдмунд поссорился с Даном и пригрозил исключить последнего из завещания…
— Подожди,
— я перебила полицейского. — Какое завещание? Насколько мне известно,
у Эдмунда резко наступила ремиссия. Он сам мне говорил об этом.
— Когда?
— Когда я его
видела в усадьбе Ларанского. Это было незадолго до дня рождения Эдмунда. Он ещё
ворчал на своего слугу, что тот ходит по пятам и не даёт спокойно побыть
одному.
— То есть вы
были знакомы с Эдмундом? — удивился Карл.
— Знакомы
— громко сказано. Я видела его всего раз. Да, болезнь его сильно изменила.
От человека остался один только скелет, обтянутый кожей. Но Эдмунд радовался,
что у него началась ремиссия. Он говорил, что такой шанс даётся один на
миллион. Но даже если бы Эдмунд исключил Дана из завещания, тому не пришлось бы
голодать. Его картины расходятся с аукциона за миллионы. Так что не думаю,
что это могло послужить причиной.