— Вот возьмите и женитесь на мне! Раз Вам так моя фамилия не нравится.
Директора всего аж перекосило. А из горла вырвался такой бешеный рык, что я попятилась к двери на выход пока не поздно и закрыла по-быстрому дверь.
Но, к моему удивлению, вскоре крик прекратился.
"О как? Теперь я знаю, чем можно усмирить этого демона!" - улыбнулась я своим мыслям и пошла за метлой в подсобку.
Я же не думала, что он так серьезно отнесется к моим словам...
С самого раннего детства меня воспитывала строгая бабушка, представительница древнего дворянского рода и старинной фамилии - Мышь Глафира Мироновна уроженка Ярославской губернии.
Выйдя замуж, она так и не сменила фамилию, так как очень гордилась своими корнями и передала ее своему сыну. Вот и мне досталась в наследство это древняя гордость рода, но я не так восторгалась древней фамилией, как должна была.
К тому же Агатой меня назвали по настоянию «любимой» бабули. Боже как я ненавидела свое имя кто бы знал. Агата Бенедиктовна Мышь, звучит в наше время как-то пафосно и издалека отдает нафталином.
Но что поделать, если так распорядилась судьба?
Когда мне исполнилось девять лет бабуля послала меня в закрытую частную школу в Богом забытую глушь, в которой я проучилась десять лет, а еще два года я проработала там секретарем по ее же настоянию и связям.
Учеба в школе стала моим самым жутким кошмаром. Учителя были настолько строгие, что частенько лишали нас обеда и ужина. А особо провинившиеся воспитанницы попадали в карцер на сутки, чтобы подумать в тишине над своим поведением.
Это был фирменный метод школы для воспитания сдержанных и покорных жен.
Выдержку таким способом мне хорошо привили, не спорю, но иногда я от страха кричала по ночам.
Закончив обучение, я обрадовалась думая, что наконец-то почувствую долгожданный воздух свободы и моя жизнь обязательно превратиться в рай. Оценки у меня были хорошие и я надеялась поступить в институт культуры и искусств в Москве, но не тут-то было — по настоянию бабушки пришлось поработать секретарем, чтобы набраться опыта для дальнейшей самостоятельной жизни.
Про мое серьезное увлечение живописью она и слышать ничего не хотела, считая все это блажью.
Я не знала, как доказать ей свою правоту, и моя детская мечта разбилась на мелкие осколки о суровую действительность бытия.