– Кто там у нас следующий-то? По мужеской линии идет у нас внук Петра Алексеевича, через дочерь его, Анну Петровну, царствие ей небесное. Как там его? Карл или Петр?
– Полностью – Карл Петер Ульрих, герцог Гольштейн-Готторпский[10], – сообщил Василь Лукич.
– Мать твою, Карл Петер Ульрих, да еще и Гольштейн какой-то там. Так просто и не выговоришь, а выговоришь, язык сломаешь, – чуть не сплюнул фельдмаршал Долгоруков.
– Так Карла Петера недолго в Петра окрестить, – пожал плечами дипломат. – Будет у нас император Петр Третий. А по малолетству регента ему толкового назначим.
– Сколько лет-то ему, Карлу Петеру? Не то два, не то три? – задумчиво изрек Алексей Григорьевич. – Стало быть, пригласим его, а вместе с ним батюшка его пожалует, Карл Фридрих. А ведь пожалует. Тем паче что он с нами в равном чине – член Верховного тайного совета. Крови-то он попортил тогда.
– Спасибо Алексашке. Хоть сволочь изрядная, но хоть одно доброе дело сделал – немца выжил, – вставил фельдмаршал Долгоруков.
«Верховники» засопели. Не забыли еще, как после свадьбы любимой дщери Петровой – Анны с герцогом Карлом Фридрихом, приходившимся племянником шведскому королю Карлу XII, оного Карлу выгнать не могли. Верно, метил свою супругу в наследницы[11]. И Катька-портомойка ему благоволила – сделала генералом и членом Верховного тайного совета. И только после смерти императрицы Алексашка Меншиков, мечтавший оженить малолетнего государя на своей дочери, сумел-таки выгнать Карла Фридриха с молодой женой…
Князь Михаил Михайлович Голицын с тревогой посмотрел на старшего брата. Не огорчился бы Дмитрий Михалыч… У него, у сердешного, были причины немецкого герцога недолюбливать. Семь лет назад, когда был еще жив император Петр Великий, попал князь Дмитрий в опалу. И так попал, что не домашним арестом, а ссылкой или эшафотом могло закончиться. Не хотелось идти, а пришлось. И пришлось потомку Великого князя Литовского Гедимина Катьке-портомойке, шлюхе обозной, в ножки кланяться. Да так кланяться, что синяк потом со лба не сходил. А что делать? Лучше на турка или шведа в атаку идти, в бою погибнуть, чем в ссылку ехать. А герцог, каналья этакая, – еще и не зять был, а Анькин жених, без стука к императрице вошел, да такую картину и увидел. Ну, увидел бы и увидел, с кем не бывает? Так нет же, потом, пока в России жил, смотрел на князя и пакостно ухмылялся, да еще и болтал об этом кому ни попадя. Будь это кто другой, согнули б его Голицыны в бараний рог, а тут…