Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма - страница 46

Илл. 22

Пол «житного демона» мог варьироваться по регионам. Иногда он зависел от воплощаемой им сельскохозяйственной культуры. Например, по наблюдениям О. А. Терновской, «в некоторых русских областях, тяготеющих к северу, ржаная нива называется матушкой или матерью, что, вероятно, мотивирует сохраняющееся в дожинальном обряде этих территорий противопоставление ржи овсу как женского начала мужскому; пожинальная борода может выступать здесь то как коса, то как борода в составе одного местного варианта обряда» [Терновская 1979, с. 115]. «„Во как ина па линии прайдеть усё поле у в адну стяж, эта, – гаварить, – вот ана, Казанская Божая мать, пашла житушка зажинать!“ Да. Пайдуть две женьшины, и глянишь, а йна как шнурам атрезаная – житушка эта зажинала Казанская Божая мать…» [ЛА МИА, с. Ивановск Трубчевского р-на Брянской обл.]. Обратим внимание на аналогичную вариативность в девичьих гаданиях, описанных выше, где жнивной «бороде» соответствует узел-«куколь».

Жнивные куколки, кстати, дают возможность лучше понять историю происхождения соломенных кукол-обдерих или стригушек – см. илл. 21, соломенная кукла, изготовленная СВ. Комаровой [ККЭК КСВ]. Они изготавливались из пучка льна, «свясла», который также нередко назывался куклой [Громов 1992, с. 35].

Анализ семантического наполнения понятия «кукла» и связанной с ней терминологии на примере русских народных говоров показывает, насколько существенной является их зависимость от конкретных этнографических и культурных контекстов. Значение узла и соотнесенная с ним семантика скручивания и свертывания, изначально присущие русским, славянским и индоевропейским корням, от которых происходит слово кукла, обуславливает конкретные реализации данного предмета в обрядовых практиках – см. илл. 23, соломенная кукла Brideog, изготавливавшаяся на праздник св. Бригитты [Sike 1994, p. 81, ирландцы]. В свою очередь, употребление слов «кукла», «куколка», «куколь» по отношению к таким реалиям как узел из колосьев, завязываемый на ниве (перед жатвой или после нее), позволяет развернуть указанные значения в плоскости тех или иных ритуальных практик. Хотя знаковые функции узла гораздо шире и они направлены в первую очередь на символическое закрепление результата или завершение той или иной акции, в соединении с антропоморфной символикой куклы данная семантика получает персонифицированное выражение [см. еще: Уварова 2009]. В этом случае узел становится обозначением лиц или персонажей, совершающих или завершающих жатву, либо тех, кому принадлежит урожай и связанные с ним «спорина», «богатство», «достаток», «сила». При этом лица и персонажи, соперничающие за спорину с хозяином нивы, наделяются отрицательными демоническими свойствами как похитители и воры. Эти же свойства приписываются и ассоциирующимся с ними узлам – «заломам», «завиткам», «закруткам», «куклам». Можно предполагать, что по крайней мере часть демонических свойств, приписываемых кукле в культурных практиках, связана именно с этими ритуально-обрядовыми значениями.