Пересвет - страница 11

— Я сам по себе, — сказал Светлов, и добавил, положа руку на ружьё: — Но военнообязанный!

Щербатый усмехнулся.

— С нами поедешь? — спросил он и цыкнул.

Из-за борта высунулся бородатый старик в синей чеплажке на голове.

— Долго вы там? — недовольно крикнул он. — Узнали, кто это?

— Говорит, что сам по себе, никому не служит, — ответил щербатый. — Рожа наглая, нам подходит.

— Пусть залезает, — распорядился старик. — Торопиться надо.

Вскоре парусник покатился по Волге, а на опустевший берег не спеша вылез из кустов Вадик, и сморщившись, посмотрел ему вслед.

На барже воняло всем, что только может вонять.Тухлая рыба, потные ноги, чеснок, всё это сдабривалось каким-то сладким, знакомым, но давно забытым ароматом.Даже свежий речной осенний ветерок не мог продуть эту вонищу.

— Ну и запашина тут, — замахал рукой перед носом Светлов. — А вы, господин Гэндальф, сделали бы что-нибудь, облегчили дыхание. Трах-тиби-дох, например.

Бородатый старик в длинной чёрной рясе, подпоясанный верёвкой и — обалдеть — тоже в лаптях, недоумённо глянул на него.Усмехающийся щербатый махнул рукой, показывая, где сесть Светлову и пояснил: — Это не Гельфан, а владыка Дионисий.

— Родя, сядь рядом, — кивнул ему старик. — А ты, как тебя кличут-то?

— Александр Сергеевич, — с достоинством ответил Светлов, ожидая глупой шутки про Пушкина, но не дождался.

— Грек? — Родион глянул на старика.

— Вряд ли, — тот пожал плечами. — Веры какой держишься?

Светлов хмыкнул — вовсе обалдели реконструкторы, так в роль вошли, что и пинком к нормальной жизни не вернёшь — молча вытащил из-за пазухи восьмиконечный серебряный крест, привезённый когда-то с Афона и перекрестился.

— Греческой веры, — засопел старик. — Откуда здесь?

— Из Москвы.

— Когда выехал, давно?

— Да дней пять уж.

Родион захохотал, старик поморщился.Вытащил чётки и начал ими клацать, о чём-то размышляя.

— Ты на змее что ли, прилетел? — Родион взмахнул руками. — Мы вторую неделю из Москвы идём, а он..

Тут старик пнул его, чтоб не болтал лишнего.Все замолчали.Мужики, сидевшие и лежавшие в барже, равнодушно посмотрели на Светлова и занялись своими делами. Старик Дионисий оставил чётки на запястье, склонился к Светлову.

— Ты, значит, московский боярин, а чей, не скажешь? — спросил он, прищурясь.

— На Москве один боярин — господин Собянин, — хмыкнул Светлов. — А я на отдыхе, устал немного.