Она оглянулась и пару биений сердца смотрела на меня. Рваная
белая рубашка билась у ее колен, спутанные светлые волосы
развевались на ветру. Ей было лет четырнадцать, не больше, и от
взгляда огромных глаз, чернеющих на белом лице, как выжженные дыры,
меня пробрал озноб.
Потом она прыгнула.
Взлетев на борт, я увидел, как она врезалась в воду далеко
внизу.
Папаша часто говорит, что моя голова отстает от рук и ног и что
это когда-нибудь втравит меня в большую беду. Я метнул нож в
плотника на Эльютере, не успев подумать, что делаю, вот и сейчас,
не успев ни о чем подумать, шагнул с борта галеона...
Стив ухватил меня сзади за камзол, но не сумел задержать. Треск
рвущейся материи, падение – и я с головой ушел в ярко-синюю
воду.
[1] Шпигаты – отверстия в борту на
уровне палубы для удаления воды.
[2] Клотик – деревянный кружок на
верхушке мачты.
Сперва девчонка слабо трепыхалась, пытаясь вырваться у меня из
рук, потом затихла. Я с фырканьем всплыл, держа ее подмышку, почти
уверенный, что держу труп. Костлявый труп очень мало весил, но
тяжелые сапоги, в которые набралась вода, тянули меня ко дну, и я
один за другим сбросил их, гребя одной рукой.
На меня обрушился залп знакомой ругани: ко мне шла наша шлюпка,
раньше привязанная за кормой «испанца». В ней сидели Стив, отец и
Янссен, и впервые на моей памяти папаша бранился не грохочущим
басом, а сиплым шепотом. Под его яростное сипение меня вместе с
девчонкой втащили в шлюпку, и Янссен тут же предложил сбросить ее
труп обратно в воду.
— Тич напился так, что не заметил, как мы ушли, но Хендз все
замечает, – квартирмейстер ткнул носком сапога обмякшее тело
утопленницы. – Если он заметит, что…
Утопленница содрогнулась и кашлянула.
Я перестал выжимать полу рубашки, приподнял девчонку и сильно
стукнул по спине. Она зашлась кашлем, выплевывая воду, распахнула
глаза и дико огляделась по сторонам.
— Эй, эй… – Я похлопал ее уже не кулаком, а ладонью.
Кашляя, она уставилась на меня сквозь пряди мокрых волос. У нее
оказались зеленые глаза, это ужас делал их почти черными.
— Все равно надо ее выкинуть, – настаивал Янссен, но папаша с
возгласом:
— Да чтоб мне никогда на увидеть Голуэя! – скинул с себя камзол
и набросил на девчонку, укрыв ее с головой. – Ложись, – жутким
шепотом велел он. – И замри, если не хочешь вернуться к Тичу!