- Если ты, кусок собачьего навоза не попросишь за свои слова
прощения, я клянусь тебе, что в первый же торговый день в
присутствии горожан вызову тебя на смертный бой, за оскорбление
памяти моей покойной матушки! – искренняя злоба и желание убивать
немного испугали даже меня самого.
Один из сыновей наших ближайших соседей, как раз и ляпнувший
услышанную мной фразу, точно ничего такого не ожидал. Рослый,
довольно крепкий, и в целом неглупый 16-летний парень, неизвестно
почему до сих пор не женатый, конечно же, не планировал доводить
дело до крови. Максимум – немного попинать задаваку соседа, у
которого даже отца не было, но зато был самый настоящий боевой
конь.
Сначала он просто удивился перемене во мне – Дирк такого себе
действительно не позволял. А потом он осознал, что нам с ним больше
12 лет (возраста юридической дееспособности –
прим.) и откровенно струхнул.
Парень, естественно, ни в чем не был уверен, но на его, далекий
от юридического крючкотворства взгляд, разрешение на такой поединок
вполне могло быть получено. А уж то, что Дирк владел мечом, или как
минимум его учили этому – это ведь и была одна из причин, почему
остальные ровесники его не любили.
Усугублять конфликт при совершенно реальной возможности огрести
и умереть, он бы сейчас ни за что не решился. Но и вот так
откровенно сдать назад – это было унижением, от которого не
отмыться. По крайней мере, сам-то он в этом не сомневался. Не
понимая как быть, растерянный сосед замолчал с испуганно
выпученными глазами, всем своим видом прося остальных о помощи, и
сообщая, мол как же так-то…
Будь всем участникам этого разговора и впрямь по столько лет, на
сколько они выглядели – быть беде. Но болтуну повезло.
Воспоминания Дирка и впрямь последнее время ощущались как свои,
но Дирком я все-таки не был. Удивленный не меньше соседа, я
искренне наслаждался своей речью, смаковал каждый глоток той
искренней ярости, которая из меня буквально фонтанировала, но
головы не потерял.
Рассмотрев, что кажется здесь тупик, и никто мне вызов не
бросит, я переключил свое внимание на еще одного члена «веселой»
(сейчас, правда, не очень) компании. На этот раз на острие критики
попал один из моих родственников.
- А ты, - фактически прорычал я, - ты же моя родня! Как мог ты
не поставить на место человека, что порочит память сестры твоего
отца? Чтобы и кто не думал, но оскорбляют твою родню – значит,
порочат и тебя лично! Что может быть позорней, чем отмолчаться в
такой момент… или вовсе одобрять сказанное? – тут я совершенно
театрально добавил в голос подозрительности. – Может быть недаром
ходят слухи, что это вы ограбили мой дом, пока мы с Жаном мучились
от ран? – ткнул я обвиняющее в двоюродного братца, обалдевшего не
меньше соседа. – И где мой конь? В драке, в которой наставник отбил
меня у тварей, он уцелел…