— Да какие уж тут подозрения, она
прямым текстом пишет, что он убил Агнешку, — скривилась я.
Вот уж точно, не было печали,
мракобесы накачали.
— Ну вот как ты думаешь, могло…
— Да никак не думаю, — прервала я
подругу, — с твоим батенькой стараюсь не пересекаться, но ты-то его
лучше знаешь.
— В том-то и дело, что знаю, —
красивое лицо Адели застыло маской, у губ прорезались глубокие
складки. — Поэтому хочу сама во всем разобраться! — выпалила она. —
Джульетта, конечно, батеньку не жаловала, но и на пустом месте
такого бы говорить не стала. А меня он после смерти маменьки так
холил, лелеял, что чуть не молился! — Делька порывисто выхватила у
из моих рук листок и, сложив, вернула за корсаж.
— Разве что у него напрямую спросишь,
— в моем голосе прорезался здоровый скепсис. — Если что и было, так
за столько лет быльем поросло.
— Нет! Маменькина комната заперта с
момента похорон, если там порыться, то, мало ли что всплывет! Лана,
мне нужно знать! Поможешь мне или, может, ты Вилька попросишь
разобраться?
— Э нет, только не Балта, — хмыкнула
я. — Он-то уж точно поставит твоего батеньку в известность о
странных изысканиях его любимой доченьки, а меня сожрет за
пособничество в оных. Сами справимся. Что мы, глупее Ночной стражи,
что ли? Да и в любом случае наше знание при нас и останется.
Адель согласно кивнула в ответ.
Из записок Бальтазара Виька
капитана Ночной стражи
В голове ещё шумело от предсмертных
криков столичных воров. Алхимия самая мерзкая человеческая выдумка,
даже хуже магии. От одной мысли о липких разводах в кабинете
Мнишека меня перекосило. Сделав несколько глубоких вдохов, я всё же
нашел в себе силы спуститься с крыльца во двор и, поглощенный
безрадостными мыслями, чуть не налетел на Марека.
— Пан Вильк! Ужас, какое дело! Нужно
спешить!
Парнишку, за заслуги в прошлом деле и
при моей рекомендации, повысили до младшего дознавателя. Но мне всё
чаще казалось, что ума в рыжей голове так и не прибавилось. Только
сырой ветер между ушами и гуляет, развевая сиреневые рюши дородной
полутролльки. После отъезда Люсинды этот оболтус неделю ходил
пришибленный.
— Кипелленскому радетелю явился куць
и потребовал отпустить грехи?
— Что? — он так захлопал рыжими
ресницами, что чуть не взлетел.
— Когда закончится этот день? — я
мученически закатил глаза. — Что стряслось?