грузоподъемностью от 33 до 200 т. Консул привел также сведения о количестве судов, принадлежавших еще двум островам Архипелага: Миконос владел 20 судами грузоподъемностью от 50 до 260 т, Касосу принадлежало 30 судов грузоподъемностью также от 50 до 260 т
[107]. Обращает на себя внимание тот факт, что в числе упоминаемых русскими консулами мореходных островов отсутствуют Спеце и Псара – два острова, которые наряду с Идрой сыграли выдающуюся роль в национально-освободительной революции. Очевидно, это свидетельствует о том, что становление судоходства этих островов произошло позже судоходства Идры.
Для понимания особенностей развития греческого судоходства важны и сообщаемые консулами сведения о системе управления Эгейских островов. В этом отношении они могут быть разделены на две группы. К первой принадлежали острова, которые находились под управлением капитан-паши, главнокомандующего турецким флотом. Ко второй группе – острова восточной части Эгейского моря и самый большой греческий остров Крит, которые управлялись другими турецкими должностными лицами.
Провинция капитан-паши включала в себя в основном Северные Спорады и Киклады. В большинстве случаев эти острова управлялись видными лицами из числа местных греков – проэстосами, как они назывались. Но были и острова, управлявшиеся турецкими должностными лицами. В связи с пребыванием турецких чиновников на отдельных Кикладских островах, на Миконосе произошло неприятное для престижа России событие. Остров этот избрал в качестве своей резиденции генеральный консул в Архипелаге И. Войнович. Но так как остров не вел какой-либо внешней торговли и даже не производил необходимых для этого продуктов, то выбор Войновича вызвал подозрения Порты. Как писал в своем донесении Екатерине II от 1 (12) мая 1785 г. посланник в Константинополе Я. И. Булгаков, Порта «назначила на оный остров воеводу и кадия без сумнения в единственном намерении присматривать за поведением онаго консула. И обыватели, коим конечно неприятно было видеть себя управляемыми турками – воеводою и кадием, чего прежде у них не бывало и чрез что лишились они своей вольности, следовательно и против консула, яко виновника нового над собою правления не могли не быть худо разположены»[108]. Булгаков счел жалобу жителей Миконоса вполне обоснованной, но что-либо изменить в создавшейся ситуации он был не в состоянии.