.
Итак, в 1919 г. среди ведущих чешских политиков уже только Крамарж заявлял о необходимости свержения большевистского режима при участии чехословацких вооруженных сил. К тому же в верхах союзников тоже не существовало единства в вопросе о военной интервенции в Россию[110]. В начале февраля 1919 г. Бенеш писал Масарику: Крамарж «просто невозможен», и его следует отозвать на родину, но так, чтобы он мог уйти с почетом. И в этом Бенеш был согласен с президентом; Масарик полагал, что место премьер-министра – на родине, хотя и не считал Крамаржа подходящим главой правительства. Тщеславный и амбициозный Бенеш, уверенный, что он сам лучше и без помощи других сможет «разрулить» чехословацкие проблемы в Париже, был бы рад остаться единственным здесь чехословацким представителем. Он не отвергал мысль о помощниках, знающих языки, но не обязательно сведущих в дипломатии, и писал Масарику: «Нет нужды ни в ком, только в представителе; специалисты проделают для меня всю подготовительную работу, об остальном же позабочусь я». При этом Бенеш подчеркивал, что пользуется особым доверием союзников: он указывал на свою незаменимость на мирных переговорах, где французы, англичане и американцы утверждали, «что я, дескать, единственный пользующийся доверием и что могу на конференции "получить все"»[111]. Однако, несмотря на всю самоуверенность, ему подчас с трудом верилось, что он мог достичь признания со стороны западных держав. В своих воспоминаниях Бенеш писал: «Я почти не мог всему этому поверить… три года назад я бежал… через границы Чехии, крадучись, скрываясь в кустах, чтобы избежать встречи с австрийскими и баварскими таможенниками…, а сегодня я сижу здесь с представителями Франции, Англии и Соединенных Штатов»[112].
Но Крамарж, несмотря на давление Бенеша, остался на конференции и работал в ряде ее комиссий. Дискуссия между Бенешем и Масариком о том, как лучше поступить с ним, тем временем продолжалась. Бенеш полагал, что Крамарж слаб характером, поскольку он холерик и заботится только о собственной персоне. Масарик с Бенешем согласился и добавил, что в республике он «не смог бы ничего создать; по натуре он – господин и в старом традиционном административном аппарате был бы на месте, но не в государстве, которое должно быть создано»