Не столько спать хотелось, сколько
отдохнуть. Олаф собирался поужинать, растопил печку, твердо
намереваясь на ночь задвинуть вьюшку, и не заметил, как задремал
под колыбельную орки.
Ему приснился снегопад на южном
склоне. Тихий и смертоносный. Издалека слышатся завывания ветра —
наверху кружится метель, а в «чашу» снежинки опускаются часто и
беззвучно, тают на мокрых плечах, ледяными каплями катятся по лицу,
щекочут кожу. Но если вытереть лицо рукавом, делается только хуже —
саднит, уже не щекочет. И с каждым шагом становится холодней, будто
снежные тучи отогнали соленое дуновение океана и на землю дохнул
ледяной ветер прошлого — ветер снежной пустыни…
Мерзлое дно «чаши» тянет тепло из
живых тел быстро. И можно жаться друг к другу как угодно тесно,
тепло все равно уходит. Нет спичек. И вода уже не капает с волос, а
схватывает пряди сосульками. Лед коркой покрывает одежду —
замерзает и соленая вода. Холодно сидеть не двигаясь. Еще холодней
разомкнуть объятья, отодвинуться друг от друга. И уже понятно, что
это не игра, не проверка — смертельная опасность, и надо что-то
предпринять, немедленно, сейчас же! Иначе… Нет, не воспаление
легких, не пузыри на руках и не отнятые пальцы на ногах — иначе
смерть. Или немедленно раздобыть сухую теплую одежду — если еще не
поздно, — или развести огонь, а для этого нужны спички. Лучше — и
то и другое вместе. И спички, и теплая одежда остались в лагере, а
значит, кто-то должен туда вернуться, сделать попытку. Тот, кто
старше и сильней.
Подбородок упал на грудь, и Олаф
проснулся, тряхнул головой. Из кружки на печку шипя выплескивался
кипяток, подгорала каша в кастрюльке. Было тепло. Он проспал не
больше десяти минут, а казалось, прошло несколько часов.
Ну да, Менделеев открыл периодическую
таблицу во сне… Мало перепутать в голове факты с домыслами, можно
еще и увиденное во сне к домыслам добавить… Эксперт не должен
разгадывать загадки, не должен делать выводы. Тем более, если для
выводов не хватает исходной информации.
У них были спички. Ведь на лежке
горел очаг. Мокрая одежда была на нем самом, когда он выбрался на
берег, неудивительно, что это ему и приснилось.
Олаф снова тряхнул головой, снял
кружку с печки и потянулся к кастрюльке с кашей. Надо отличать то,
что никакому сомнению не подлежит, от того, что только
вероятно.