Надо отличать достоверную информацию
от того, что вероятно. Но, черт возьми, драка более вероятна, чем
многочисленные неудачные падения с точным (и неоднократным)
попаданием болевыми точками на камни. И последнее неудачное падение
затылком на острый выступ — туда же.
Повреждения скальпа соответствовали
форме выступа.
Гуннар не испугался секционного ножа
— не было того самого внутреннего трепета, обычно исходившего от
мертвых. Разве что… напряжение?
— Я знал, что ты сильный парень, —
кивнул ему Олаф. — Расслабься, больно не будет.
Самая распространенная ЧМТ — падение
на затылок с высоты собственного роста, Олаф видел их часто.
Вдавленный перелом удивления не вызывал, форме скального выступа
соответствовал. Это был прижизненный перелом, но полученный, скорей
всего, после переохлаждения и незадолго до смерти — не успела
образоваться внутричерепная гематома. Очаговые ушибы мозга в
полюсно-базальных отделах лобных и височных долей — противоудар. И…
невозможно было определить, с ускорением падал парень или без.
Толкнули его или он упал сам? Иногда человек и сам падает с
ускорением, особенно на затылок, например на льду. А иногда
довольно легкого толчка, чтобы он не удержал равновесия, — и
никакого ускорения не будет.
Смертельной травма черепа не была.
Скорей всего, вызвала кратковременную потерю сознания. Смерть
наступила от переохлаждения, через восемь-девять часов после
последнего приема пищи. Но если бы на северном склоне, падая, Олаф
ударился о камень головой, он бы не поднялся больше. Даже короткого
обморока, даже оглушения вполне хватало, чтобы потерять контроль
над собой и ситуацией. Чтобы убить человека в состоянии гипотермии,
довольно легонько подтолкнуть его на камни…
Шаги вокруг шатра перестали казаться
безопасной галлюцинацией. И держать при себе следовало не флягу со
спиртом, а нож.
Ему снова снился серебряный город под
голубым небом. Олаф был уверен, что не уснет, но далекая
колыбельная орки и монотонный шорох ветряка сделали свое дело, да и
усталость сказалась.
Город стоял на дне океана и светился
изнутри солнечным светом, разгонявшим вечный мрак морских глубин.
Как допотопное человечество грезило о братьях по разуму в далеком
космосе, так и гипербореи не оставляли мечту о том, что на Планете
остались люди кроме них. О вновь поднявшихся над морем материках за
поясом вулканов, об островах далекой Антарктики и — конечно — о
подводном городе, сохранившем достижения ушедшей цивилизации: ее
опыт, знания, произведения искусства, музыку, кино… За двести лет
надежда превратилась в сказку для детей, в образ, в архетип, и,
говорят, на необитаемых островах люди часто видели во сне подводный
город. Как глобальное отрицание одиночества?