Карабкаться по скале — больше
двадцати метров — сил не хватало так или иначе. Спускаясь, он,
конечно, оставил веревку и теперь гадал, хорошо ли вбил крюк, не
было ли на веревке потертостей, — одно дело страховка на всякий
случай и совсем другое — положиться только на веревку и крюк. Да,
сорвавшись с этой высоты, ждать Большой волны не
придется — но этот очевидный плюс не добавил оптимизма. И версия о
сумасшедшем инструкторе казалась все более правдоподобной — если
веревка натянута, довольно полоснуть ножом… Но карабкаться по скале
не хватало сил, подняться по веревке гораздо легче.
Олаф шевельнулся — болело все, с ног
до головы. Он умудрился разбить и подбородок, не только коленки и
локти, но сильней всего донимали руки, ладони и пальцы. И уже не
жгучей болью, как поначалу, а дергающей, рвущей… Удержаться бы за
веревку — какое там цепляться за камни!
Солнце погрузилось в воду наполовину,
когда он встал на ноги. Привязал тело — его тоже придется
поднимать! Глаза боятся, а руки делают… Руки… Олаф взялся за
веревку и слегка дернул вниз — было больно. Нет, в перчатках нельзя
— скользко, ненадежно.
Пожалуй, этот подъем был чуть не
самым серьезным испытанием за всю его жизнь. Где-то на середине
скалы ему стало совершенно все равно, хорошо ли вбит крюк, не
перережет ли кто-нибудь веревку и не порвется ли она под его
тяжестью. Страха не осталось — только боль и усталость. И занял-то
подъем несколько минут, но на поросший мхом склон Олаф выбирался со
слезами на глазах, и лежал потом скорчившись, обнимал карликовую
рябинку, но не отдыхал — дожидался, когда боль станет
сколько-нибудь терпимой. Заставлял себя отрешиться от нее, думать о
лете, о том чудесном лете, когда возил Ауне в Маточкин Шар.
Он долго собирался с духом, никак не
мог выбрать подходящую минуту, чтобы это предложить. Решился в
самый последний день, когда тянуть было некуда, — подошел к ней и
прямо спросил:
— Поедешь со мной завтра в Маточкин
Шар?
Ауне сначала кивнула. Это потом она
вспомнила, что надо спросить родителей, потом сообразила, что
поездка займет дня три… А сначала кивнула.
В Маточкин Шар пришли утром, Олаф
понятия не имел, чего ожидать от праздника Лета, и не представлял,
как это узнать. Ауне непременно хотела в «настоящий» театр —
родители водили ее только в кукольный и детский, — а Олаф слышал,
что будут гонки на белухах, пентатлон, футбол, прыжки в воду и
что-то еще. И что вроде бы в каких-то соревнованиях можно принять
участие.