из потребностей
общественного развития, но эксплуатирует господствующее положение в своих
собственных интересах.
Что же касается различия между властями родовой и государственной, то оно заключается в различии тех культурно-хозяйственных систем, во главе которых стоят эти власти. В родовом строе хозяйство является коллективным (охота, рыболовство, отчасти скотоводство и земледелие), в государстве же хозяйство становится индивидуальным. Тесная связь между индивидуальным хозяйством и государством проявляется в том, что по мере возникновения индивидуального хозяйства слабеют органы родовой власти и возникают органы власти государственной; индивидуальное хозяйство делает возможным и укрепляет индивидуальное накопление, а накопление имуществ делается источником новой власти, и прежняя родовая власть, основанная на кровном родстве, сменяется новой личной властью, основанной на имущественном превосходстве и силе. «Переход от звероловства к быту пастушескому и земледельческому, делая возможным накопление имуществ, тем самым становится условием сосредоточения власти в руках людей зажиточных».[48]
Накопление же имуществ стало возможно благодаря возникновению, развитию и усовершенствованию орудий. Уменье делать орудия создало глубокую пропасть между членом родового союза, в одиночестве безличным и бессильным, и развивающимся типом обладателя и творца орудий. Уменье делать орудия вывело человека из животного состояния («человек есть животное, делающее орудия». – Б. Франклин), и это же искусство на месте естественного неравенства создало и укрепило глубокое социальное неравенство между обладателями орудий и другими членами общества. Благодаря орудиям разрушается хозяйственное единство и однородность общества, исчезает однородность и равноценность его членов, и обессиливается власть, построенная именно на этих качествах членов общения, на равенстве их личных трудовых средств и усилий.
Процесс распада этого общения усиливается еще в силу того, что переход человека от охоты к скотоводству сопровождается укреплением связи между человеком и вещью. Достаточно сопоставить эту связь в охотничий период, когда связь человека с вещью крайне поверхностна и непрочна и когда он едва научился делать первые грубые орудия, со скотоводством, когда крепнет личная связь человека с совершенствуемыми орудиями и с разводимым скотом. Эта связь с вещью еще более возрастает в