Триумф красных бабочек - страница 43

Ноги несли его сами, и к дому он вышел безошибочно – со стороны парка. Как и сто лет назад, там бежал из болотца ручей, где он любил играть в детстве. Только парк заматерел, и дом, – реальный, настоящий дом – просвечивал сквозь стволы старых деревьев с сомкнутыми вверху кронами.

– «Здесь я бегал ребенком…», – повторял он, ступая по мягкому ковру из прошлогодних листьев.

Окно в их бывшей квартире на втором этаже было распахнуто, и ветер трепал вырвавшуюся наружу белую занавеску. Жанов ослабел, спиной привалился к дереву, глядя на дом, на гладкие без пулевых выбоин стены, на окно, в котором уже никогда не появится, не помашет ему рукой мама… Дом был обычный, ничем не примечательный…

– Худо быть одному, – вспомнилась ему фраза из библии, которую часто повторяла бабка Дуся далекими зимними вечерами. И Жанову хотелось влиться, врасти в дерево и, наконец, обрести вечный покой.

Долго с чувством печали стоял он в парке. Сколько воспоминаний! Внутренних слез, исторгнутых его душой. Но шумел в ветвях весенний ветер, и шум этот сливался с голосами птиц, радующихся весне. И мало-помалу боль его стала постепенно облегчаться. Будто лопнули ржавые оковы, сперва сдавившие сердце. И тихое утешение сменило глубокую печаль. Холодно, сосредоточенно, смотрел он на дом. А сердце его уже рвалось в родной, грязный райцентр. Где ждали его леса, вольный воздух полей, и неспокойное достоинство художника, которое уже никто не отнимет у него.

С твердым намерением жить осмысленно, никогда не киснуть и не прозябать, но нести свой крест достойно, до конца, уходил он прочь. Заметил, что держит в руке шляпу, новенькую шляпу, к поношенному пальто. И размахнувшись, запустил ее в небо.

Моросил, о чем-то шептался с палой листвой весенний дождь.

Я встретил Дэна в баре «Катастрофа», где я проводил одинокие вечера, вернувшись на родину.

– Сколько лет, сколько зим! – обрадовался он. – Выглядишь, как иностранец! Извини… Кха! Возьму чего-нибудь. Мне всю ночь работать…

И Дэн направился к стойке. В бушлате, заляпанном известкой, в скуфейке, надвинутой до бровей, и с деревянной стружкой, застрявшей в его длинных до плеч волосах, он был похож на монаха-плотника, забредшего сюда из средних веков. И было трудно узнать в этом побитом жизнью человеке ловкого и сильного Данилова десятилетней давности, того Дэна, как мы, пацаны, его называли, – мечтавшем пересечь океан на яхте, достать со дна клад и построить новый город на месте бараков рабочей окраины.