В полдень светлого сентябрьского дня 1395 года торговое судно тихо колыхалось на волнах, разбивавшихся о берег Сирии. Пассажир современных почтовых пароходов, поддерживающих постоянное сообщение по Средиземному морю, посмотрел бы с удивлением на подобный корабль и поблагодарил бы судьбу, что не находится на нем.
Водоизмещение судна было не более ста тонн. На корме и носу были устроены высокие каюты, а посредине палуба была открыта, и с обеих ее сторон в уключинах лениво торчало по десяти весел, которые время от времени стукались друг о друга. Четырехугольный, серовато-белый парус был поднят, и рея его скрипела о желтую мачту. Часовой помещался под тенью походившей на зонтик маленькой постройки на носу. Верх кают и обнаженная палуба блестели чистотой, а во всех других частях судно чернело смолой. Кормчий сидел на скамье и по временам инстинктивно схватывался за руль, как бы желая убедиться, что он находится под рукой. За исключением этих двух людей, все на судне: гребцы, матросы и шкипер – спали. На палубе не было ни ящиков, ни бочек, ни тюков, ни сундуков – одним словом, ничто не обнаруживало товара или багажа, и при самом большом колебании волн судно ни разу не погружалось ниже ватерлиний, а обшитые кожей уключины были совершенно сухи.
Под навесом, покрывавшим половину кормы, на которой находился кормчий, виднелась группа людей, не походивших на моряков. Их было четверо. Один из них лежал на мягком ложе, и хотя спал, но сон его был тревожен. Черная бархатная шапочка сползла с его головы, обнажая густые черные волосы с проседью. От самых висков опускалась волной на шею, грудь и даже на подушку большая черная, едва серебрившаяся борода. Между волосами и бородой оставалось очень мало места для пожелтевшего лица, испещренного узловатыми морщинами. Тело его было покрыто широкой, рыжевато-черной шерстяной одеждой. Костлявая рука покоилась на его груди, поддерживая полу одежды. Ноги его в старинных развязанных сандалиях нервно подергивало. Одного взгляда на окружавших было достаточно, чтобы признать в спавшем господина, а в остальных – его рабов. Двое из них – белые – лежали на обнаженных досках палубы, а третий, гигантского роста негр, сидел, поджав ноги. Все они дремали, но негр по временам поднимал голову и, едва приоткрыв глаза, махал над головой своего господина опахалом из павлиньих перьев. На белых невольниках были одежды из грубого полотна, перехваченные кушаками, а негр, не считая пояса, был совершенно голый.