Уже почти без четверти шесть! Папа делает тесто для пиццы. Мы с Хелле надули воздушные шары, накрыли стол, украсили его и сделали все остальное, а дел было много. Мы положили вкусняшки (попкорн с сыром, чипсы, сладости) и разложили по тарелкам то, с чем потом можно будет приготовить пиццу: сыр, помидоры, оливки, кусочки ананасов, ветчину, пепперони, мясной фарш, лук, кукурузу, всякую всячину – на выбор, чтобы каждый ел то, что ему нравится. (Пирожки, булочки и печенье папа испек, когда мы были в школе.)
Ой! Подумать только, пятница уже наступила!!!
Все девочки сказали, что придут, кроме Агнес и Элизабет, как я говорила. (Они сказали «может быть»; что же, поживем – увидим.)
– Мама, – начинаю я и строго смотрю на нее.
– Да, Одадевочкамоя? – откликается мама.
– Когда они придут, – продолжаю я, – пожалуйста, не называй меня «Одадевочкамоя».
– Почему, Одадевочкамоя? – спрашивает мама.
– Мама! – почти кричу я. (Не зло, но надо быть немножко строгой.)
– О’кей, о’кей, о’кей, – соглашается мама, улыбается и целует меня в голову.
– И не целуй меня в голову! – продолжаю я, пытаясь увернуться.
– Ну хорошо, – говорит, смеясь, мама.
– И еще! – добавляю я, со строгим видом поднимая указательный палец. (Мама с улыбкой смотрит на меня, ожидая, что я скажу.) – Когда они придут, НЕ ГОВОРИ: «Привет, я мама Оды!» Хорошо?
– Но ведь это так и есть, – удивляется мама.
– Они и без этого знают, что ты моя мама, – продолжаю я почти сердито. (Но только почти.)
– М-м-м, – произносит мама; я знаю, она тянет намеренно.
– Мама! – кричу я. – Обещаешь?
– Да-да, Одадевочкамоя, обещаю, – говорит она.
С ней никогда не знаешь, как выйдет. Порой мне кажется, что она специально конфузит меня перед посторонними. Как будто получает удовольствие от того, что ее дочь смутилась. Это очень жестоко. По-настоящему причиняет боль. Мне это не нравится.
– Идут! – вдруг кричит Эрле.
– Идут! – тут же кричит Петер, словно он не Петер, а эхо.
Я забыла рассказать. Эрле и Петер тоже здесь… Они помогали надувать шары и украшать стол. (При этом у них лопнувших шаров было больше, чем надутых. И они