Шарик оказался еще живехонек: поднялся, звякая цепью, тявкнул и заскулил.
Чиркая спичками, Сулик нашел место у заднего венца и раскопал.
Вытряхнул из гильзы на ладонь, опустил в карман и уже собрался уходить, когда его окликнули.
Накренившаяся хромая фигура. Висящие вдоль корпуса руки.
– Здравствуй, Сулейман. Закурить есть?
Интернатовское отрочество и три года службы так и не приучили Сулика к табаку.
– Не курю, – ответил он, зная, что за такой ответ получают даже от родителя.
Они постояли, а затем сорокапятилетний старик повернулся к сыну спиной и поковылял в сторону крыльца.
Сулик смотрел вслед, но отца не видел, а видел что-то смутное и неопределенное.
Зрение ему вернул скрип затворившейся двери.
Очнувшись, он положил на крыльцо сверток с пальто, накрыл корытом, чтоб Шарик не разворошил, и поторопился в сторону шоссе, пока местные не оторвали тяжелые головы от набитых соломой тюфяков.
* * *
Сулик сунулся в несколько высших учебных заведений, но ни в одно принят не был.
Год работал подмастерьем на производстве. На следующих вступительных повезло. Утаив от анкеты деятельность отца в годы самой страшной войны в истории, Сулик поступил на химфак.
Увлекся электролизом, разноцветных проводов оказалось предостаточно. Его завораживало, как под воздействием электричества тот или иной металл покрывает предмет. Цинк ложится на сталь, медь на гипс, золото послушно окутывает любую форму.
Из затюканного деревенского мальчика Сулик превращался в видного молодого человека приятной славянской наружности, что в те года уже становилось редкостью.
Матери писал к праздничным датам, отцу вовсе не писал.
Приобрел вкус к элегантному быту, на танцах познакомился с обладательницей пропорционального лица в обрамлении роскошных волос. Смотрела она желтыми, ярко очерченными глазами. Целовалась тонкими, но страстными губами, которые вкупе с заметным подбородком выдавали волевые свойства натуры. Короткое платье обхватывало скульптурный бюст и вполне изящные бедра. Каблуки возносили ее макушку к его носу.
Она оказалась старше Сулика на три с половиной года и жила с жалующейся на слепоту матерью, военной вдовой, в двух комнатах коммунальной квартиры в одном из кривых центральных переулков.
Стеснительностью подруга нашего героя не отличалась – после второго свидания в кафетерии пригласила терзаемого дерзкими помышлениями тихоню к себе.