Надо сказать, что возможности государственного учета последствий воздействия на землю ее пользователей – земледельцев и скотоводов имеют некоторые объективные ограничения. Здесь могут присутствовать технические трудности, преодолеть которые не просто. Об этом говорит прошлый опыт.
В старой России огромные земельные массивы, принадлежавшие казне и уделам, находились во владении крестьян на Севере Европейской части, в Сибири и других местах. Если судить по официальным документам, то проблема улучшения (ухудшения) этих земель мало заботила государственные учреждения. Возможно, это было связано с тем, что при «лошадиной» технике человек не мог причинить земле большой вред (хотя в районах Черноземного центра остро стояла проблема борьбы с оврагами). Тем не менее при переселении крестьян на казенные земли, особенно на орошаемые, предполагалось, что со временем крестьяне должны будут выкупить их в частную собственность. Что касалось текущего использования орошаемых земель, то государство плохо контролировало сохранение их продуктивности. По этой причине, например, на некоторых степных опытных станциях отказывались от сдачи крестьянам в аренду орошаемых казенных земель и переходили к их эксплуатации хозяйственным способом. В старой России отмечалось зарастание мелколесьем сдававшихся в аренду казенных сенокосов во вновь осушенном Белорусском Полесье. Специалисты объясняли это коротким сроком аренды – один год. При таких условиях арендатор не был заинтересован бороться с «наползанием» на сенокос кустарника[55].
Большинство новых переселенческих хозяйств на казенных землях получало титул «вечных пользователей» (но не собственников!). По-видимому, это считалось достаточным для того, чтобы плодородие земель не снижалось. Таким образом, в России были давние традиции разделения прав на землю между государством и пользователем земли. Поэтому декреты Советской власти о государственной собственности на землю не были для страны в новинку. Однако в условиях, требующих интенсификации сельского хозяйства, государство не справилось со своими функциями собственника, и к 1990-м годам указанная традиционная конструкция оказалась скомпрометированной.
Если отвлечься от возможности получения разового дохода путем продажи земли, то в современной России реальное значение частной собственности состоит в том, что она гарантирует (и одновременно поощряет) производство улучшений – как самой земли, так и построек на ней. Именно частная собственность делает фермера в какой-то мере независимым от того, «заметит» ли государство выполненные им улучшения, а если заметит, то зафиксирует ли их должны образом в качестве его заслуги. Он оказывается как бы «застрахованным» от того обстоятельства, плохо или хорошо работает Государственная земельная служба. Этот результат важен не только для фермеров. В аналогичной гарантии нуждаются миллионы подсобных индивидуальных хозяйств, хозяйств дачников (чьи права на землю общество склонно признавать в большей степени, чем права фермеров), а равно тысячи бывших колхозов и совхозов, чьи права на землю в современных условиях оказались вообще неопределенными. Без частной собственности владельцам земли не хватает стимулов не только для производства улучшения своей земли, но и для выполнения мер по сохранению ее плодородия.