– Ну и как, узнали?
– Узнала. И ужаснулась еще больше.
– Я слышал, вас чуть ли не сам Саныч лично в карманные вербанул?
– Да, было дело.
– Расскажете эту леденящую кровь историю?
– Как-нибудь в другой раз. Поздно уже. Пока еще мы к себе, на Юго-Запад доберемся.
– Так давайте я вас отвезу.
– А как же? – Ольга изобразила характерный жест, щелкнув пальцами по горлу. – Гаишников не боитесь?
– Не боюсь. У меня «непроверяйка».
– Шикарно живете!
– Не «живёте», а «живём»! – поправил ее Мешок. – Надеюсь, за пару недель я смогу уладить все формальности, и вы станете полноправным членом нашего героического экипажа.
Скрипнула балконная дверь, и в дверном проеме показалась взлохмаченная голова Дениски. Судя по страдальчески-несчастному выражению лица, ребенок сдерживался из последних сил, чтобы не зарыдать.
– Ма, поехали домой, а?!
– Сейчас едем… А ты чего такой кислый? Опять живот болит?
– У меня деда Вася все деньги, все сорок рублей выиграл! Жу-улик! – трагически поведал Денис.
– Черт старый! Ты зачем ребенка обижаешь? – донесся с кухни возмущенной голос супруги Золотова. – А ну, немедленно верни ему денежки!
– Ничего не знаю! Уговор дороже денег! У нас, пенсионеров, теперь каждый рублик на счету!
Ольга и Андрей переглянулись и…расхохотались в голос. И этим абсолютно непедагогическим поступком окончательно испортили настроение в одночасье ставшему нищим ребенку…
* * *
Машина Андрея остановилась у крайнего подъезда казавшегося бескрайним дома-корабля на улице Маршала Захарова. Денис первым выбрался из машины и тут же заканючил, указывая в сторону детской площадки:
– Ма, можно я немного покачаюсь?
– Денис, поздно уже.
– Ма, я буквально десять качков и всё. Можно?
– Хорошо, если «буквально десять качков», то можно.
Денис радостно ускакал на качели. А Ольга и Андрей вышли из машины и с удовольствием вдохнули бодрящего невского воздуха. Здесь, в юго-западной глухомани, упирающейся непосредственно в Финский залив, ветродуй был, пожалуй, единственной фишкой-достопримечательностью.
Постояли. Помолчали.
– А правда, что вас по паспорту Иолантой зовут? – неожиданно спросил Мешок.
– Правда. Ненавижу это имя. Я из-за него в школе столько натерпелась: и когда сама училась, и когда после уже сама учить стала. Папочка мой был без ума от Чайковского, вот и… сподобил. Хорошо еще так. А то вполне могла быть, к примеру, Ундиной. Или Одеттой.