Билли не стал додумывать такую сложную мысль, а, чертыхаясь и божась, высек огонь и зажег предусмотрительно захваченный с собой факел, ибо по опыту знал, какая царит темень в этих вонючих трущобах.
С чадящим факелом он ввалился в лачугу, едва не треснувшись головой о деревянную балку, заменявшую дверной косяк. Трепещущее на сквозняке пламя выхватило из мрака картину, от которой даже привычный ко всему Билли невольно поежился.
Посреди лачуги прямо на земляном полу на коленях стояла женщина. Ее широкоскулое бронзовое лицо, жесткие черные волосы, спадающие на плечи, и застывший взгляд, устремленный прямо на Билли, напугали бы любого. Женщина смотрела ему в глаза так, словно она знала, что именно в эту минуту он войдет к ней и начнет задавать вопросы. Она походила на одно из тех индейских каменных изваяний, которые испанцы выкорчевывали из земли и топили в море, ожившее и оттого еще более пугающее. Только нежить могла так неподвижно, так страшно застыть с открытыми глазами и ждать. Сколько она ждала? Часы? Сутки? Недели?
Билли опомнился довольно быстро. Он был достаточно примитивен для того, чтобы вдаваться в дальнейшие аналогии, и он не привык бояться индейцев, почитавшихся им за некое подобие рабочего скота. Да и женщин он ценил невысоко, а цветных и подавно не считал за людей. Поэтому, быстро справившись с растерянностью, он рявкнул:
– Черт бы тебя подрал, обезьяна! Что за манера у вас такая – пугать честных христиан! Торчит тут, как статуя! Черт знает, почему эта тварь сидит в темноте!
Поскольку Билли ситал самым достойным собеседником самого себя, то к себе самому он по привычке и обратился. Он не мог понять, почему эта странная женщина оказалась в темноте посреди пустой хижины.
– Наверное, молится! – наконец решил он. – У этих выродков сто богов, и каждому надо помолиться. Вот времени днем и не хватает.
Индианка, как будто не услышав монолога пирата, по-прежнему не сводила с него черных маслянисто сверкающих глаз, от взгляда которых ему становилось все больше не по себе, как если бы на него пристальным взглядом смотрела дикая хищная кошка.
– Что пялишься, тварь? – недовольно буркнул он. – Хочешь сказать, молиться тебе помешали? Успеешь еще помолиться. У нас тут дела поважнее. Ты вот что скажи: ты та самая, что Веселого Дика ублажала? Вот дьявол! Она же ни одного слова не понимает! Ну как это тебе объяснить… Веселый Дик! Любовник твой. Вот обезьяна немая…