Духовность Общества Иисуса - страница 130

Определение «военная» не раз применялось к ней как обобщение черт, образующих особый характер духовных взглядов Игнатия: всегда и во всех своих делах Игнатий якобы хранил отпечаток той офицерской жизни, какую вел до обращения, и навсегда остался солдатом из Памплоны.

Что понимается под военной духовностью? Чаще всего, я думаю, эти слова вызывают в воображении духовную жизнь, подчиненную строгой, жесткой, по крайней мере, немного узколобой дисциплине, когда способности души действуют упорядоченно и мерно, «совершая упражнения» по программе, отвечающей подробной теории, исключающей всякую фантазию. Одним словом, духовность казарменную. В этом смысле после всего сказанного мы легко заключим, что нет ничего менее военного, менее казарменного, чем духовность Игнатия, всегда подчиняющая свои методы свободным побуждениям благодати. Это происходит под наблюдением руководителя, но роль его не в том, чтобы все ограничивать рамками жесткой теории, но как раз в том, чтобы применять людские средства сообразно состоянию души и, прежде всего, движениям благодати в ней. Нет ничего менее единообразного, менее «серийного», чем такое руководство.

Слово «военный» может быть также синонимом слова «удалой» и определять духовную жизнь, исполненную кипучего энтузиазма, с яркими униформами и музыкальными парадами. В этом смысле тоже нет ничего менее военного, чем жизнь, которую Игнатий избрал для себя и своих сыновей. Он отбросил все, что в других формах монашеской жизни может бросаться в глаза и вызывать энтузиазм за счет внешности: никакого особого облачения, никакого хора и торжественных церемоний, обычная жизнь достойных священников… Можно было бы даже упрекнуть его в том, что он задумал и завещал своим сыновьям слишком уж неяркую духовную жизнь, недостаточно волнующую, лишенную подобающей поэзии и великолепия.

Слово «военная» может также означать «воинственная», то есть духовность борьбы, сражения, когда бойцы с радостью бросаются в бой с недостойным врагом, демонстрируя ему свое мужество и наслаждаясь терпким вкусом опасности и риска… И здесь тоже, вопреки определенной видимости, нужно сказать, что духовность Игнатия не является духовностью боевой. Несомненно, нечто от этого духа присутствовало в первых мечтах о духовных подвигах, которые лелеял новообращенный из Лойолы, но это был только этап, который быстро остался позади – уже со времен Манресы. Несомненно также и то, что Упражнения начинаются со слов «победить самого себя», что «выступление против своей чувственности» в размышлении «О Царе небесном» является боевой задачей, и этот духовный бой занимает значительное место в указаниях святого. Умерщвлять, а значит, побеждать свои страсти, себялюбие, сражаться с миром, с врагом рода человеческого – эти предписания встречаются у него снова и снова. И все же, присмотревшись к ним пристальнее, мы без труда заметим, что эта борьба, которая беспрерывно ведется им в разных формах, является для Игнатия только суровым следствием тех обстоятельств, в которых мы вынуждены служить Богу, необходимостью, которая принимается, без сомнения, храбро, но не по собственному желанию. Так, самая мирная страна может оказаться втянутой в непрестанную борьбу с врагом, беспрестанно ее атакующим. Но в его духовной жизни нет ничего от духа блистательного рыцаря, любящего ощутить под собой строптивое животное и получить удовольствие, укротив и обуздав его, ничего от нрава фехтовальщика, который всегда счастлив скрестить с кем-то шпаги. Для него речь не идет даже о «моральном» удовлетворении философа, который чувствует себя хозяином своей духовной жизни, который своим аскетизмом добивается в себе господства разума, полноты подлинно человеческой жизни. Нет, для нашего святого в борьбе, сколь угодно долгой и ожесточенной, есть лишь один смысл, одна цель, о которой он сам говорит нам снова и снова: дать душе способность находить, принимать и исполнять волю Божию «ради вящей хвалы и служения ее Творцу и Господу». Таким образом, если мы сохраним в слове «военный» только самое высокое его значение, значение «служения», добровольного и бескорыстного, служения благородному делу превыше всего, делу страны, ее чести и независимости, служения героического, вплоть до жертвы жизнью, если таковая потребуется, тогда действительно можно сказать, что игнатианская духовность – духовность военная, ибо это духовность служения, бескорыстного служения славе Божией, служения, добровольно принятого на себя из любви, служения героического вплоть до полного отречения от самого себя. Она военная также и в другом, не менее высоком, смысле – как духовность служения вере, вдохновенного и обдуманного, смелого и разумного, мужественного и искусного. Если мы возьмем в качестве типичного носителя военного духа не старшину или командира взвода, а великого военачальника, то убедимся: чтобы быть на высоте положения, он должен в высшей степени сочетать в себе и пламя воодушевления, и крепкую, сильную волю. Без них он будет не руководителем, подлинным вождем людей, но простым начальником штаба. И в то же время он должен обладать глубокими познаниями, ясным и точным умом. Они помогут ему распознать как бы чутьем ту стратегическую точку на поле боя, на которую нужно бросить все силы, и точно рассчитать свои возможности, верное соотношение жертв, которых потребует операция, и реальной пользы ее успеха для окончательной цели – победы. С этой точки зрения Игнатий также обладает качествами вождя, и вождя величайшего, и духовность его – одновременно духовность великого руководителя и несравненного стратега.