: «Святой Дух научит нас лучше, чем кто-либо другой, с любовью вкушать и с наслаждением исполнять то, что, как подсказывает нам разум, способствует вящему служению и славе Божией; хотя и верно, что, дабы делать вещи лучшие и более совершенные, побуждений разума достаточно; другое побуждение, побуждение воли [ощущение склонности], пусть и не предшествует решению и исполнению, но может за ними следовать, ибо так Господь Бог наш может вознаградить наше упование на Божий Промысл и полное самоотречение и отказ от собственных утешений, воздавая за них великой радостью и наслаждением и тем большим изобилием духовных утешений, чем меньше мы на них притязаем и чем чище ищем только Его славы и довольства». Из этих строк, в которых читатель без труда узнает сложный стиль писем, писанных самим Игнатием, явственно следует: по его мнению, воззвав к помощи Святого Духа, нужно суметь решиться на то, что (как подсказывает нам просвещенный верой благодатный разум) лучше служит Богу; при этом не следует ожидать внутренних наслаждений, чье отсутствие нужно уметь принимать, – впрочем, за это самоотречение Бог часто вознаграждает нас после еще большим обилием утешений.
Таким образом, в заметках тех, кто мог наблюдать поведение святого, как и в его собственных указаниях, упор делается на участии человека, на усилиях, которые тот должен приложить, на средствах, которые он должен применить. Но это, я думаю, следствие того чувства практического реализма, которое мы в нем уже отмечали: он замечает, что чаще всего людям не хватает не обращения к молитве, но мужества прилагать те усилия и выносить тот тяжкий труд, каких требует каждодневная борьба с самим собой. Дело не в нехватке благодати, недостаточном ее обилии или недостаточной ее силе. Дело в нас, ибо мы недостаточно мужественны и упорны в своем содействии благодати. Вот почему Игнатий, привыкший устремляться прямо к самому главному и имевший дело с душами, уже посвященными в молитвенную жизнь и не забывающими обращаться к Богу, сосредотачивает свои увещевания на необходимости этих личных усилий.
Было бы, впрочем, полным заблуждением рассматривать этот суровый и трудный аспект игнатианской формации обособленно, в отрыве не только от божественной помощи, позволяющей принимать ее мужественно и радостно, но и от всей атмосферы любви, доброты, деликатности, широты кругозора, поощрения начинаний, в которой совершались эти искусы, епитимьи, испытания совести и порицания.