– Это только начало, Диночка, ты уж не подкачай. Это шанс, второго может и не быть. Воспользуйся!
А тут бабулечка со своей географией и рассказами о долге советского человека, когда и человека-то такого уже нет. Все развалилось, осталось только искусство. Оно вечно, им и надо заниматься. Но этого Дина бабушке не объясняла, просто уговаривала не переживать, потерпеть, не ворчать. Она не умела смеяться над бабушкиными придирками, как мама, или пропускать их мимо ушей, как папа. Дина реагировала. Но спокойно, без нервов, только и повторяла: «Бабулечка то, бабулечка се».
– Мягкотелая ты, Динка, – сетовал папа. – Тяжело тебе в жизни придется.
А кому, скажите, не тяжело, когда рушится семья? Дине было пятнадцать, когда папа устал пропускать мимо ушей замечания о величине своего кошелька и ушел к другой женщине. И снова Дина всех уговаривала: папу не уходить, маму простить, тетю Свету – милую двадцатилетнюю девушку, уже немножко беременную, – не разрушать семью. Уговорила, конечно, только маму. Та простила и отпустила. А что делать? Насильно мил не будешь. Отпустила, только смеяться перестала и не улыбалась даже, когда бабушка принималась ворчать:
– Вот в прежние времена его бы так на месткоме пропесочили, вмиг отучили бы штаны, где не надо, снимать.
– Мама! Зачем при ребенке?
– Да какой она ребенок?! Самой скоро замуж. Пусть знает, чего от жизни ждать.
Дине этого ждать не хотелось. Не хотелось пятнадцать лет улыбаться, а потом потухнуть. Уж лучше и не вспыхивать. Это Дина себя уговаривала. И ведь как уговорила. Так, что романы заводила лишь тайные, поражавшие исключительно ее воображение. А в реальности только музыка. Шопен, Моцарт, Рахманинов. И ученики, школа и родительские собрания вот.
А могло бы быть по-другому. Могла бы быть сцена, и успех, и даже слава, почему нет? Ведь из разряда подающих надежды Дина даже успела перейти в небольшую группу очень талантливых: тех, кому настоятельно рекомендуют не просто продолжать музыкальное образование, а связывать свою музыкальную жизнь с выступлениями, а не с педагогикой. Все могло бы сложиться, если бы не досадная случайность. Дина просто ехала на рынок. Могла бы пропустить троллейбус, ведь никуда не опаздывала. Но в голове почему-то пронеслось бабушкино презрительное:
Конец ознакомительного фрагмента.