Я наслаждался ощущением свободного парения над своим телом и постепенно поднимался все выше и выше, туда, где виднелся сноп белого света, яркого, но не резкого. Этот сноп света возвышался в виде пирамиды, и он был живым, состоящим из отдельных колеблющихся лучиков и он весь был – движение вверх. Мир как бы рассыпался, распался на части и из его обломков возник этот столп света, это движение.
Поднимаясь все выше, я заметил вокруг неясные туманные фигуры. Точнее, я не видел их, а ощущал их присутствие. Они тоже поднимались вверх и были, как и я, погружены сами в себя.
Пространства не было: оно осталось там, внизу, грудой грубых обломков. Здесь же было только время или какая-то субстанция, похожая на него. Это было движение, – постоянное, непрерывное движение вверх. Закон этого движения был прост и очевиден. Чем выше – тем всё приятнее было парить. С каждым дюймом высоты я попадал в область нового блаженства, не сравнимого ни с чем из того, что я испытывал в прошлой жизни, и это стремление к высшему наслаждению, которое заключалось в покое, во внутреннем бытии, – это стремление было той силой, которая увлекала вверх.
На самом верху, как в вершине пирамиды, куда сходились все лучи, грезилась некая светящаяся сфера, и я всё быстрее устремлялся к ней. Я был весь захвачен волной непередаваемых ощущений, понятий, видений. Я поражался их очевидности, тому, как мог я раньше не замечать, не понимать этого. Я ощущал сошествие на меня такой мудрости, таких всеобщих знаний, перед которыми все земные знания казались детским лепетом.
Но вдруг парение замедлилось, и лучи перестали удерживать меня. Я ощутил страх падения: ведь я вознесся уже так высоко! Подо мной закрутился вихрь, втягивающий меня вниз. Было очень неприятное сосущее ощущение пустоты под ногами. Наверно, такое ощущение испытывает парашютист прежде, чем дёрнет за кольцо. Я как будто падал в сорвавшемся с тросов лифте.
Пространство колебалось и сотрясалось упругими волнами, которые искажали всё вокруг. Внизу показалось на миг мое тело. Дальше всё смешалось в головокружительном калейдоскопе. Окружающий мир вновь облёкся в свою жёсткую оболочку, которая сковывала и стесняла движение. Сотни острых игл вонзились в меня. И вдруг – толчок падения.
Боль, тяжесть, тошнота, присущие телу, вновь вернулись. В груди что-то клокотало. Я ощутил прикосновения, показавшиеся мне грубыми и неуместными.