Я свободна. И плевать мне на осуждающие взгляды чужих, незнакомых мне людей. Больше не будет боли, страха и отчаяния.
Через час я сяду в электричку и убегу из этого душного городишки куда глядят глаза. На встречу новой жизни. Где буду наконец счастлива. Нащупываю пальцами в кармане заранее купленные билеты и пачку денег.
- Наследство все ей достанется. Богатая невеста,- шепчет кто – то за моей спиной. Черт, это же они обо мне. Да, я богатая. Папа скопил приличную машну, видимо на честности заработав состояние. Снова ухмыляюсь. Самое главное его больше нет. Подхожу к гробу. Чтобы убедиться в этом.Умираю от страха. Все боюсь, что он откроет глаза, схватит меня за руку и рассмеется. Такие шутки в его стиле. Даже число выбрано для похорон, словно в насмешку над самим дьяволом.Тринадцатого мая тринадцатого года.
Нет, он не играет сейчас. Не похож на себя. Словно сдулся. Обычный обрюзгший старик, нет в нем ничего страшного. Сейчас нет. Я оседаю на землю, больше не сдерживая душущий меня хохот.
- Уведите. Истерика. Воды,- слышатся вокруг бесплотгные голоса. Они думают, что я скорблю. Нет, я зализываю раны, нанесенные мне моим отцом. Монстром, подарившим мне жизнь.
14:00
У моей свободы запах пыли, вонючих вокзальных чебуреков и выхлопных газов. Моя новая жизнь звучит перестуком вагонных колес, плачем чужого ребенка и песней «Uma2rman» в наушниках
Время смотрит спокойноС презрениемВы меня уже верно не вспомнитеЗапоздавшее ходит прозрениеПо моей гладковыбритой комнатеНедосказано и недослушанноСердце бьется другими вершинамиЗначит все безнадежно разрушеноНу зачем же, зачем поспешили мы
-Эй, красавица. Дай погадаю. Всю правду расскажу. Ничего не возьму,- грязная цыганка возникает передо мной из ниоткуда, хватает меня за руку заскорузлыми пальцами. И мне не противно. Простое прикосновение, такое человеческое.- Счастье свое сегодня встретишь. Судьбу.
- Я – знаю. – улыбаясь, шепчу я протягивая ей тысячную купюру.
Евгений Мальцев. Конец пятого дня.
Она не разрешала мне спрашивать о ее жизни. Словно закрывалась на сто замков, когда я пытался узнать что было с ней до меня. Кривила губы в ухмылке и уходила в свои картины. Моя Лера. Ее словно не было вэтой жизни до двадцати лет. Единственное воспоминание – бабушка и рогалики. Лерка с упорством маньяка пекла их по воскресением – маленькие слоеные завитушки с изюмом, густо посыпанные сахаром. А я и не стремился узнать, что же такого страшного было в жизни моей женщины. Глупец.