В любом случае, мне пообещали: а — набить морду, б —
оштрафовать, в — уволить, г — отправить в Биробиджан, д — заставить
сожрать заблёванный неизвестно кем галстук главбуха, е — ...
Дальше я не дослушал. Сказал, что ноги моей в этом паскудном
месте больше не будет, и, смертельно обиженный, удалился. Вывалился
на улицу и пошёл, куда глаза глядят. А какой может быть спрос с
пьяных глаз? Да никакого. С ними, как правило, ничего путного не
выходит...
Как я попал в этот заброшенный парк, неизвестно, но заблудиться
в нём оказалось проще простого. Дорожки, густые деревья, аллеи,
кусты, скамейки, еле горящие фонари. И, как назло, ни одного
человека. Даже спросить, блин, не у кого, и телефон, как на грех,
где-то посеял: то ли в конторе забыл, то ли уже на улице выронил в
«режиме автопилота».
Короче, иду, грущу, матерюсь. Вокруг — красота. Ночь, звёзды,
«цикады» стрекочут, ветер шуршит листвой... комары возле уха
жужжат, кровушки, сволочи, просят...
Откуда передо мной появился этот придурок, я так и не понял.
Типичный такой петушара: розовые брючки в цветочек, кожаный
жилетик со стразами прямо на голое тельце, фуражка дурацкая...
Подходит, вихляя коленцами, и нагло так:
«Мужик, закурить не найдётся?»
А я ему:
«А ты, падла, случаем не голубой?»
Ух! Как его расколбасило! Аж в драку полез.
Ну, я ему с разворота в табло ка-ак вмажу...
Метра на три улетел. Башка под скамейкой, ножками дрыгает,
встать не может, визжит, словно баба...
Думал ещё по рёбрам ему ботинком заехать, да не успел.
Из-за кустов ещё пять таких же, поганой наружности, выпрыгнули и
— на меня.
Первого я кое-как отоварил, второго вроде бы тоже, а потом в
голове что-то вдруг взорвало́сь и...
Словом, когда очнулся, этих уродов поблизости уже не было, как
не было и ночного парка, и комаров, и даже одежды. Лежу, понимаешь,
голый, как эмбрион, на холодном металле и... Стоп! Металл-то откуда
здесь взялся?.. И ещё этот гул идиотский, как будто на самолёте
летишь...
** *
Ступор продолжался недолго. Меня ткнули чем-то в бочину, затем
прямо перед глазами появились чьи-то жутко волосатые ноги. Ну,
прямо хоббит какой-то.
— Очухался? А ну, поднимайся, вонючка.
«Что?! Кого ты вонючкой назвал, фуфел?»
Мгновенно подскакивать из положения лёжа меня научили давно, ещё
пацаном, когда от собственной резвости зависело многое — двор у нас
был гадюшный, маменькины сыночки там не выживали.