Носилки вынесли в коридор. Едва тело убрали, комната, как это обычно бывает, почти сразу же опустела. Старший инспектор застегнул молнию своей куртки, его коллега в последний раз выглянул в окно.
В комнате наконец воцарилась тишина.
Было уже около одиннадцати, и оба обменялись парой слов насчет обеда и нынешнего августа, похожего на октябрь. Им надо было сначала заглянуть в комиссариат, и тот, что помоложе, Дидье, предложил ехать не по Большим бульварам, а по улице Прованс.
– Никто бы не хотел такого конца, как вы описали…
Оба сыщика, уже в коридоре, одновременно обернулись.
– Никто бы не хотел такого конца, как вы описали.
В комнате, которую они едва успели покинуть, между забитым доверху книжным шкафом и дверью в соседний кабинет сидел на стуле Луи. Благодаря странной неподвижности и костюму того же оттенка, что и старая хозяйская мебель, ему, как хамелеону, удалось совершенно слиться с обстановкой. Он не счел нужным встать и остался невозмутим, как умел делать в решающие моменты.
Дидье почувствовал досаду, что проморгал в комнате постороннего.
– Давно вы тут?
– Добрых полчаса. Зашел по случаю, меня никто тут не заметил. Я редко привлекаю внимание.
– Что вы тут делаете?
– Я почти родственник. Был женат на ней еще два года назад. Она со мной развелась, чтобы выйти за известного актера. Сам-то я никогда бы не смог поселить ее в таком месте.
– Как вас зовут?
– Луи Станик.
Не сводя с Луи глаз, старший инспектор в раздражении снял свою куртку.
– Так вы зашли «по случаю»?
– У меня была деловая встреча в двух шагах отсюда. Я знал, что ее мужа дома нет: прочитал в газете, что он сейчас в Испании. А поскольку я оказался тут по случаю, она, быть может, меня бы впустила.
Старший инспектор никак не мог решить, что его больше всего выводит из себя: невероятная естественность Луи или его способность не обращать внимания на всю странность ситуации.
– У вас есть ключи?
– Нет. Но зато есть алиби на сегодняшнее утро.
– Мы не в американском телефильме.
Луи недавно стукнуло пятьдесят. Прямые усы и густые брови придавали ему серьезный вид, которому с лукавым удовольствием противоречили светлые глаза. Он встал, разом распрямив свое длинное, узловатое тело, и хрустнул пальцами. В его хорошо поставленном голосе таилось что-то печальное – где-то в самой глубине горла.