Хозяин кабинета вежливо встал и непринужденным жестом показал на стул:
– Устраивайтесь, Кирилл Степанович, чувствуйте себя, как дома. – Он подошел к стене и открыл дверцу, за которой оказался бар с зеркальными стенками. – Я думаю, выпьете немножко? Коньяк – «Плиска» и «Хеннесси», виски – «Тичер», водка – «Столичная», вино – красное болгарское… Я ничего не пропустил?
Мазур медленно усаживался, чуткий и настороженный, как зверь лесной. Хозяин кабинета слишком уж хорошо знал его вкусы – какое, к черту, совпадение… Утечка, утечка и еще раз утечка, и не на уровне дежурного мичмана…
– Давайте «Плиску», – сказал он спокойно, придвигая к себе бронзовую массивную пепельницу, украшенную тремя обезьянками в классической композиции «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».
Он в упор, не скрываясь, разглядывал хозяина. Примерно одних лет с Мазуром, в движениях практически спокоен, лицо то ли худое, то ли кажется таковым, лысины нет, шатен, глаза близко посаженные, светло-синие… Голову можно прозакладывать, что прежде они никогда не встречались. Не из слабых мужичок – в плане прежде всего отнюдь не физическом, хотя и мышцей крепок…
– Прошу. – Хозяин подал ему бокал. – Без всяких этих буржуйских содовых, конечно? Давайте знакомиться, Кирилл Степанович. Меня зовут Николай Фомич. Я здесь главный. Имею в виду не только эту симпатичную усадьбу, но и вообще, как бы это сказать… – Он сделал обеими руками плавный жест. – У властей есть свой главный, у милиции, у пожарных… и так далее. А я, знаете ли, в своей сфере… Пахан я здесь, простите за вульгарность. Сейчас употребляются разные другие словеса… но стоит ли зря воздух сотрясать? Смотрю я за этими краями. Вам пояснить?
– Да нет, – сказал Мазур. – Газетки почитываем. Можно ли будет осведомиться, как ваше уважаемое погоняло?
– Гвоздь, – с милой, светской улыбкой ответил хозяин без заминки. – Изволили слышать?
– Не приходилось как-то, простите великодушно.
– Ну, что поделать. У каждого своя тусовка… Я и сам не ожидал, что наши дорожки этаким вот образом пересекутся. – Он не вернулся на свое место, уселся на стул напротив Мазура. – Итак? Крепенько меня, грешного, возненавидели, а?
Он улыбался как ни в чем не бывало, держа у губ бокал, но глаза были холодные, умные и совершенно не отягощенные какими бы то ни было человеческими чувствами.