– Кажется, начинаю понимать, – протянул я. – В такой семье, как ваша, кто-то непременно должен быть паршивой овцой.
Орфамэй вскочила, прижав к груди свою нелепую сумочку.
– Вы мне не нравитесь. Видимо, я не стану вас нанимать. А если намекаете, будто Оррин совершил что-то нехорошее, могу вас уверить, что паршивая овца в нашей семье вовсе не он.
Я даже глазом не моргнул. Орфамэй развернулась, промаршировала к двери, взялась за ручку, потом повернулась снова, промаршировала обратно и вдруг расплакалась. Реагировал я на это так же, как чучело рыбы на блесну. Орфамэй достала платочек и легонько коснулась им уголков глаз.
– А теперь вы небось позвоните в п-полицию, – протянула она дрожащим голосом. – В редакциях манхэттенских г-газет все станет известно, и они н-напечатают о нас что-нибудь отвратительное.
– Вы ничего подобного не думаете. Перестаньте играть на жалости. Покажите-ка лучше фотографию брата.
Орфамэй торопливо спрятала платочек, достала что-то из сумочки и протянула через стол мне. Оказалось, это конверт. Тонкий, но там вполне могла уместиться парочка фотографий. Заглядывать внутрь я не стал.
– Опишите его, – сказал я.
Орфамэй задумалась. Это дало ей возможность привести в движение брови.
– В марте ему исполнилось двадцать восемь. У него светло-каштановые волосы, причем гораздо светлее, чем мои, и голубые глаза – тоже посветлее моих. Волосы он зачесывает назад. Очень рослый, выше шести футов. Но весит всего сто сорок фунтов. Тощий. Носил светлые усики, но мать заставила сбрить их. Сказала…
– Можете не продолжать. Они потребовались священнику для набивки подушечки.
– Не смейте говорить так о моей матери! – взвизгнула Орфамэй, побледнев от ярости.
– Оставьте. Я вас не знаю. Но корчить из себя пасхальную лилию не стоит. Есть ли у Оррина какие-нибудь особые приметы: родинки, шрамы или вытатуированный на груди текст двадцать третьего псалма? И краснеть вовсе не обязательно.
– Незачем кричать на меня. Что же не смотрите фотографии?
– Потому что снят он, скорее всего, одетым. В конце концов, вы его сестра. Вы должны знать.
– Нету, – выдавила она. – Только маленький шрамик на левой руке – ему удаляли жировик.
– Что вы можете сказать о его привычках, кроме того, что он не курит, не пьет и не ухаживает за девушками? Каким образом он развлекается?