Утром я с огромным удивлением увидел на кухне Веру и Николая. Парочка сидела за столом, явно собираясь завтракать.
– Вы это едите? – забыв со мной поздороваться, Николай ткнул пальцем в блюдо с мясной нарезкой.
– Тама все свежее, – поспешила оправдаться домработница Ленка, – не сомневайтесь, в хорошем месте беру, кушайте на здоровье.
– Спасибо, но мы такое не употребляем, – хором ответила парочка.
Я сел на свободный стул, взял кусок белого хлеба, положил на него аппетитный кругляш «Докторской» колбасы и открыл было рот.
– Человек зубами роет себе могилу, – каркнул Николай.
От неожиданности я выронил бутерброд и клацнул челюстями, а Ленка перекрестилась.
– Вот ужас-то! – воскликнула она. – Где же такая страсть приключилась? В газете прочитали? Не осталось ее у вас, я тоже бы посмотрела.
– Не в газете дело, – ответил Николай, – я про Ивана речь веду.
– Вы о чем? – спросил я, снова принимаясь за аппетитный сандвич.
Супруги переглянулись.
– Ну, поскольку нам теперь целый месяц жить вместе… – начала Вера.
Откушенный кусок колбасы выпал у меня изо рта.
– Как месяц! – в ужасе воскликнул я. – Элеонора же вчера говорила о гостинице.
– Она, уезжая отдыхать, – спокойно возразил Николай, – зашла к нам и сказала: «Живите у меня, все-таки вы родня!»
– Да-а? – недоверчиво протянул я. – Странно, однако. Вчера речь шла об отеле.
– Ты ведь ее секретарь, – прищурилась Вера, – следовательно, номер тебе бы снять поручили.
– Верно.
– Ну и что? Отдала Нора такое распоряжение?
– Нет.
– Вот видишь, – засмеялась Вера. – А почему?
– Потому, что совесть ее заела, – закончил Николай, – она поняла, что встретила нас плохо.
Я попытался проглотить бутерброд. Может, оно и так, Элеоноре, как я уже говорил выше, свойственно бурное раскаяние. Сначала она раздавит человека, а потом оплачивает его похороны.
– Да ты позвони ей, – посоветовала Вера, – если нам не веришь.
– Мы тебе не помешаем, – сказал Николай, – тихие совсем…
Я молча положил в кофе сахар, одну ложечку, вторую, грешен, люблю сладкое. К сожалению, связаться с хозяйкой я никак не смогу. Ее мобильный лежит сейчас в ящике письменного стола. Нора никому, кроме меня, не рассказала о предстоящей операции. Моя хозяйка абсолютно не суеверна, но ей, в случае неудачи, не хочется видеть жалость в глазах людей. Для всех она просто уехала отдыхать.