– А что делать, сын мой, – развел ручки в стороны падре, – иногда и священникам приходится идти на хитрость. Вы же знаете, что получит церковь в результате успешного исхода?
– Вы о соглашении о передаче вам десятой доли всего состояния в случае возвращения дееспособности, подписанном пятнадцать лет назад?
– Верно, сын мой... верно... Я рад, что мы поняли друг друга...
– И как я понимаю, вопрос уже решен? Остались только формальности?
– С вами приятно иметь дело, сын мой, – мягко улыбнулся падре.
На следующий день, сразу поле похорон, разительно отличавшихся сдержанностью и умиротворенностью – плакать и выть в этом мире не принято – нас с Михаилом Андреевичем повели на помолвку.
На мой взгляд, странное сочетание мероприятий, но, наученная горьким опытом, я молчала. Да и вымоталась я, замерзла. Столько времени ходить и стоять без возможности присесть отдохнуть мне было трудно. И в часовню на территории замка я шла, сжав зубы, на одном упрямстве. Мама-Васка вздыхала, но не говорила ни слова.
– Трофим, принеси стул, – приказал мой женишок, когда мы вошли в холодную и сырую каменную комнату с иконами и спиралью вместо креста.
Трофим тут же исчез, а падре недовольно сверкнул глазами:
– Сын мой, сидеть в храме Господа кощунство.
– Бог простит, – пожал плечами хам, – я не хочу овдоветь раньше, чем жениться.
Он стянул с себя кафтан, одним движением обернул вокруг меня и слегка надавил на плечи, усаживая на стул, который услужливо подставил Трофим.
– Начинайте, падре...
Падре забормотал молитвы, жених стоял рядом, а я сидела на стуле, укутанная его заботой, и не понимала, что происходит. Он же сволочь, которая пытается завладеть моим наследством! Хотя да, в его интересах, чтобы я дожила до свадьбы. Иначе достанутся ему рожки да ножки, а не состояние. Так что не обо мне это забота, а о моих деньгах.
А то, что сердце стучит как одуревшее, румянец во всю щеку от запаха здорового мужского тела и жар желания опалил до самой души... Это всего лишь реакция тела, не более. Мне же теперь снова восемнадцать. Пубертат.
Помолвка оказалась очень долгой, я успела повторно замерзнуть и окончательно вымоталась. Если бы не Михаил Андреевич, который в какой-то момент прижал меня за плечо к себе, я бы, пожалуй, свалилась и со стула. Черт возьми... Мне постоянно приходилось напоминать себе, что все это делается не ради меня, а ради моего наследства. А то так хотелось проникнуться к нему теплыми чувствами. Но я держалась. Почти. И когда все закончилось, холодно поблагодарила и ушла в сопровождении недовольной мамы-Васки, которая ворчала, что я могла бы быть полюбезнее...