Заикаясь в каждом слове, я все же произнесла эту фразу практически без заминок. Не зря тренировалась.
– Похвально рвение твое, дочь моя, – радостно закивал падре, – я попрошу матушку, чтобы лично занялась тобой. Да укрепится вера наша в Господа после чуда дарованного, – обмахнул он себя рукой. Вроде перекрестился, но как-то странно.
Мы поговорили еще. Он с интересом расспрашивал меня о самочувствии. Мне даже врать не пришлось. Сказала, что ничего не помню из прошлой жизни Маруси, осознала себя в тот момент, когда услышала голос мамы-Васки. Довольный падре потрепал меня по голове, сказал, что очень рад возвращению моего разума, и отбыл, приказав обучить меня всему, чему только можно.
Матушка не посмела ослушаться, и всю неделю меня заставляли учить молитвы и жития святых. Религия здесь оказалась очень похожа на нашу. Особенно для меня, ведь я и у себя не особенно вдавалась в нюансы и тонкости веры. Есть Господь Бог, есть храмы и монастыри, иконы и свечи, есть матушки и падре, есть молитвы... Только Бог один, без всяких «отца, сына, и святого духа», и символ веры не крест, а спираль, которую и обозначают расслабленной кистью правой руки пятью точками по часовой стрелке, начиная со лба и заканчивая в солнечном сплетении. Но я по привычке так и говорила – креститься, потому что здесь это называлось – обозначить движение к центру, к просветлению и мудрости, к бесконечному познанию себя и Бога...
Но что мне особенно понравилось: Бог этого мира не считал, что жена должна безропотно повиноваться мужу. Когда я задала матушке этот вопрос, она даже не сразу поняла, что я спрашиваю. И это давало надежду на равенство полов и в светской жизни.
Чем ближе был отъезд, тем больше я волновалась. Я уже неплохо двигалась, правда, левая сторона слушалась намного хуже правой, из-за чего я довольно сильно хромала, и еще до сих пор с трудом говорила. Боль немного стихла, и теперь мышцы ныли скорее от непривычной нагрузки, чем от болезненных судорог.
За всю неделю я так ничего не узнала о том мире, что таился за стенами монастыря. Матушка и монахини говорили со мной исключительно о религии, мама-Васка причитала, что я и так слишком напрягаюсь, и наотрез отказывалась рассказывать что-либо.
– Сама скоро увидишь, – говорила она, поджав губы, – совсем бедную девочку замучили. Не хватало еще, чтоб до дурноты заучили... только оклемался ребенок...