Картинка, в которой я ползу на коленях к какому-то костяному
пальцу какой-нибудь великомученицы Варвары и старательно бью лбом в
пол на каждом шагу, подвывая от ночных кошмаров, настолько меня
разозлила, что я выскочил из поварни, где мы все спали, во
двор.
Во дворе заимки была ночь, было темно и свежо. Несколько глотков
свежего ночного воздуха прочистили мозги.
Выражаясь литературно: клочья ночного ужаса развеялись.
Тут и не такая хрень присниться может. Когда три здоровых
мужика, да ещё с добавкой в виде меня, грешного, непрерывно
выдыхают всё вчера съеденное и выпитое. И не только ротом.
***
« - Вы продаёте дохлую рыбу!
- Э! Зачэм дохлый? Рыб спит просто. Устал.
- А почему так пахнет?
- Я жэ сказал - спит. Ты, когда спишь, себя контролируишь?».
***
Мы-то себя - точно нет. Что ж они в кулеш добавляли? Такое
громкоговорящее. Хорошо хоть - не ракетное топливо. А то поутру из
Токио звонить пришлось бы.
Япона мать, а Токио хоть тут есть? Или - как с телефоном?
Глухая ночь. В глухом русском лесу. В глухом Средневековье.
Глухо как в танке. Нет, даже глуше - танков-то нет. Ничего нет.
Только арии, рулады и фонограммы пулемётных дуэлей. Во... Во даёт!
Это тихоня Николай. Так-то он спит тихо. Но «лента» у него, как у
«Максима». И паровозный свисток в конце. Всё-таки, горох в кулеше
был.
А эти лентяи и очаг не залили. Типа: завтра легче разжигать
будет. А что всю ночь це-о и це-о-два... А тут и мы сами. С
сероводородом и прочими производными... Ведь сколько раз в детстве
ещё говорили: «спать надо в чистом, хорошо проветриваемом
помещении». Что крышу поставили - обрадовался, а насчёт вентиляции
- не озаботился.
При наличии крыши и в отсутствии вентиляции «время сноса крыши
обратно пропорционально квадрату мощности выхлопа».
Во как я! Формулирую - чётко. Но - потом. А пока получи, Ванёк,
кошмарик.
Мда... А кошмарик ли?
Прокрутив в голове картинки недавнего сна... Со свободно, по
собственной воле, раздвигающимися, и медленно, но так...
волнительно и привлекательно колеблющимися... в тёмной толще
воды... белыми женскими ягодицами и ляжками, со смазанными глубиной
и додуманными собственным, весьма богатым, воображением,
очертаниями и... потенциальными ощущениями...
Как Боярский в качестве юного Д'Артаньяна:
«Средь этих мужиков я как в пустыне,