Великан обратил лицо к востоку. Мглистые небеса в той стороне
просветлели, словно только и ждали этого взгляда. Разрывая тучи, от
горизонта к острову протянулась огнистая семицветная радуга,
увенчанная гривой из косматого пламени – мост, ведущий...
Куда?
Великан прислушался. Казалось, он способен услышать шелест
стрекозиных крыльев за краем мира, на дальнем конце переливчатого
моста. В нерешительности, которая не вязалась с грозным обликом,
гигант переступил с ноги на ногу. Земля ощутимо содрогнулась. Туман
в ужасе пошел клочьями, стремительно редея. Радуга всколыхнулась,
роняя перья из огня, поблекла и втянулась в сумрачный небокрай.
Погасла.
Какое-то время великан молчал, по-прежнему вглядываясь вдаль.
Затем он исторг тяжелый вздох, в котором разочарование мешалось с
облегчением, и сел на берегу, вновь уподобив себя утесу.
Замер. Окаменел.
Небо над ним просветлело. Солнце не показалось, но свинцовая
пелена туч истончилась, засеребрилась под незримыми лучами. Взору
открылись холмы, поросшие лавром и можжевельником, могучие дубы,
оливковые рощи, зеленые луга и приземистый дом, сложенный из грубо
отесанных каменных глыб.
Туман клубился над морем в безопасном отдалении. Вернуться?
Урвать и себе клочок суши? Нет, туман еще долго не решится на этот
подвиг.
* * *
– Далеко собрался, старик? Не видишь, кто перед тобой?!
Старик был хром. Старик был слеп.
А окрик был насмешкой. Человек, задавший путнику два вопроса,
один за другим, отлично понимал, что калека вряд ли в состоянии
собраться так уж далеко. И не слепцу видеть, кто преградил ему
дорогу этим вечером.
– Не вижу, – спокойно ответил старик, кутаясь в дырявый плащ. –
Прости меня, но мои глаза давным-давно утратили зоркость. Кто же
ты, остановивший меня? По голосу я слышу, что ты мужчина средних
лет и крепкого телосложения. Наверное, ты способен сломать мне
хребет легче, чем юноша ломает прибрежный тростник для свирели. Но
также я слышу, что у тебя доброе сердце. Ты не причинишь вреда
беспомощному старцу.
– Да ты зорче сокола! Я и впрямь добряк!
– Он сама доброта! – поддержали вожака двое товарищей. – Чье
второе имя Милосердие? Не твое ли,
Эвбулей[3]?
И вся троица зашлась хохотом.
Слепой не видел их. Значит, незачем и тратить время на их
описание. Можно лишь заметить, что да, все трое были средних лет, а
двое – крепкого телосложения. Третий, мелкий и тщедушный, должно
быть, не родился как обычные люди, а вихрем выскочил из чрева своей
мамаши. Он не мог устоять на месте: крутился, вертелся,
приплясывал. В пальцах его правой руки мелькала хищная рыбка с
блестящей чешуей.