– А здесь разве не такие? – спросил я.
– В этом корпусе? – Она махнула на меня крепенькой желтой ладошкой. – Что вы, Виталий. Разве это искусство? Это кич. Да вы завтра взгляните сами. А это панно? Разве искусство?
Мы все посмотрели на попорченное резное панно. Как и положено в охотничьем домике, оно изображало сцену охоты. Деревянные собаки азартно кусали за лапы деревянного орущего медведя, а одна вроде бы целилась вцепиться медведю в деревянное ухо. Правда, ухо это было отбито, и вцепиться было некуда. Очень может быть, что в это панно спьяну швырялись бутылками, а возможно, судя по некоторым следам, и томагавками, как ирокезы. Народные чиновничьи забавы.
Или мне показалось, или на медвежьей морде и в самом деле темнел грязный след – небольшой такой, не более пятирублевой монеты. Не утерпев, я поставил на стол свою кружку с недопитым чаем, покинул обширное кожаное кресло, где полчаса назад так уютно устроился, и ринулся проверить.
На меня посмотрели с интересом. Пухлый Леня заколыхался, как будто желая что-то сказать, пожевал толстыми губами, но не издал ни звука. Зато Феликс произнес заинтересованно:
– Что там, Виталий?
– Если кто-то привез сюда макаку, – медленно закипая, проговорил я с нарастающей угрозой, – то пусть сам моет ей ноги. – И, снова плюхнувшись в кресло, добавил: – А если это чьи-то дурацкие шутки...
В последнем я был убежден. Откуда взяться макаке? Явно кто-то шутил с дурна ума, и я догадывался кто.
– Кеша! – спохватилась Мария Ивановна. – Куда он пошел, вы не видели? Несносный ребенок. Кеша!
– Какой я тебе Кеша, ба? – донесся сверху обиженный дискант, и над балюстрадой показалась возмущенная лопоухая физиономия. – Называй как надо, а то меня нет. – И возмущенная физиономия убралась вместе с ушами.
– Викентий! Сейчас же спустись!
Внучек Марии Ивановны соизволил вновь явить свою физию из-за балюстрады и вызывающе шмыгнул носом.
– Другое дело. А мультики по телеку скоро?
– Не знаю я, когда мультики! Лучше скажи: это ты следов понаставил? Только не врать!
– Каких следов, ба? – невинно поинтересовалось дитя.
– Обезьянних!
– Не-а. А где следы?
– Вон, – показала Мария Ивановна. – И на нашей двери – тоже. Милена Федуловна уже возмущалась. Скажешь, не ты?
– Не-а, – уверенно отрицал внучек Викентий.
– А кто?
Мария Ивановна кипела. Марии Ивановне было мучительно стыдно перед нами за своего внука и за свое раздражение. Вот тебе и педагог-любимец, подумал я. А впрочем, сапожник всегда без сапог.