Твердая почва уходила из-под ног, возникало ощущение, что ты стремительно катишься в бездонную яму. Но, может, дном ее и должно оказаться гетто, где хотя бы удастся привести в порядок свои мысли?
Евреи Кракова были приучены – точнее, это было у них в крови – к мысли о существовании гетто. И когда наконец решение было принято – само это слово прозвучало для них успокоительно, вызывая воспоминания о ряде предков, обитавших в нем. Их дедушкам не разрешалось выбираться за пределы гетто в Казимировке вплоть до 1867 года, когда Франц-Иосиф подписал декрет, разрешавший евреям жить в городе всюду, где они пожелают. Циники утверждали, что австрийцам было необходимо откупорить Казимировку, разместившуюся в излучине притока реки недалеко от Кракова, чтобы польские рабочие могли найти себе пристанище недалеко от работы. Тем не менее старики из Казимировки относились к Францу-Иосифу с нескрываемым уважением – так же, как и в тех местах, где прошло детство Оскара Шиндлера.
Хотя они с таким запозданием получили свободу, среди пожилых краковских евреев жила ностальгия по старому гетто в Казимировке. Да, понятие гетто включало в себя грязь и запущенность, переполненные жилища, необходимость занимать очередь к умывальнику, споры из-за мест для сушки белья. Зато оно предоставляло евреям священное право беспрепятственно заниматься своими делами, изучать свои бесценные науки, распевать свои песни и обсуждать идеи сионизма, сидя бок о бок в кофейнях, где было вдоволь если не сливок, то хотя бы идей. Из гетто Лодзи и Варшавы доходили зловещие слухи. Но все продолжало идти по плану: под гетто в Подгоже было отведено достаточно места и, если свериться с картой, становилось понятно, что гетто займет площадь чуть ли не в половину Старого города. Хотя пределы его были ограничены, давки тут, во всяком случае, не предполагалось.
Кроме того, появилось распоряжение достаточно успокоительного характера, которое обещало евреям защиту от их польских соотечественников. С начала 30-х годов в Польше процветала продуманно организованная межрасовая неприязнь. Когда началась Депрессия и упали цены на сельскохозяйственную продукцию, польское правительство санкционировало организацию антисемитских политических групп, которые утверждали, что евреи являются причиной всех проблем. Санация, Партия Морального Очищения маршала Пилсудского, после смерти старого вождя заключила союз с лагерем Национального Единства – группой правых воззрений, травившей евреев. Премьер-министр Сладковски так и объявил в парламенте: «Экономическая война евреям? Отлично!» Вместо того чтобы ввести для крестьян земельную реформу, Санация побуждала их в рыночные дни присматриваться к еврейским прилавкам как к символу исчерпывающего объяснения, почему сельская Польша так бедна. Начавшись в Гродно в 1935 году, в нескольких городах прошли еврейские погромы. Польские законодатели одержали победу, и еврейские предприятия начали задыхаться под гнетом новых законов о банковских кредитах. Промышленные гильдии закрывали свои двери перед еврейскими ремесленниками, а университеты ввели квоту – или, как они сами, испытывая приверженность к классикам, называли ее –