– Это ты новичок?
– Да, сэр.
– С озера Эри? Правильно?
– Да, сэр.
– И как тебя зовут?
– Кэннон.
Итальянец глянул на человека в белой шляпе. Тот пожал плечами.
– Держи. – Итальянец протянул Кэнфилду две пятидесятидолларовые бумажки. – Будь хорошим мальчиком… Мы всегда заботимся о хороших мальчиках, не так ли, Моджоре?.. Мы также заботимся о мальчиках, которые не хотят быть хорошими… Понятно?
– Еще бы! Спасибо боль…
Тем временем два охранника подвели капитана к первому из автомобилей. Судя по тому, как крепко они держали его за руки, было ясно, что тащили они его силой.
– Отпустите! Отпустите меня! – Капитан тщетно пытался вырваться.
Коротышка-итальянец отодвинул Кэнфилда в сторону. Охранники подтащили к нему капитана. И капитан, и охранники что-то одновременно говорили по-итальянски, коротышка спокойно слушал.
И тогда второй человек, тот, что оставался на заднем сиденье, наклонился вперед. Лица его по-прежнему не было видно.
– Что происходит? – спросил он по-английски. – О чем это они вопят, а, Витоне?
– Этому капитану не нравится, как мы ведем дело, падроне. Он говорит, что запретит дальнейшую разгрузку.
– Почему?
Капитан продолжал что-то кричать – он не понимал слов, но понимал, что происходит что-то важное.
– Он говорит, что никого из нас не знает. Говорит, что это не его груз. Хочет позвонить кому-то по телефону.
– Понимаю, – тихо произнес сидевший в машине человек. – Я даже знаю, кому именно.
– И вы ему позволите? – спросил коротышка.
– Не валяйте дурака, Витоне… Говорите с ним спокойно. Улыбайтесь. Помашите – эй, вы, все там, – помашите тем, на корабле… Это же пороховая бочка, вы, кретины! Пусть думают, что все идет как надо.
– Конечно, конечно, падроне.
Они все заулыбались, кроме капитана, который по-прежнему пытался вырваться. Это было даже смешно, и Кэнфилд улыбнулся бы, если б вдруг не увидел прямо перед собой того, кто оставался в автомобиле: человек повернулся к окну. Это было интересное лицо, даже красивое. И хотя на человеке тоже была широкополая шляпа, Кэнфилд разглядел четко очерченный овал лица с огромным носом.
Но больше всего его поразили глаза. Они были светло-голубые, тем не менее коротышка называл этого человека «падроне». Кэнфилд допускал, что итальянцы могут быть и голубоглазые, но пока таких он еще не встречал. Это было очень необычно.