– Непостижимый и бессмертный, я…
– Без церемоний! – Улькар предостерегающе поднял руку. – Молва утверждает, что ты открыл дорогу к морю. Отвечай просто: да или нет?
Ар-Шарлахи судорожно сглотнул. Он понимал, что от его ответа зависит все.
– Да, государь… – выдавил он наконец.
Непостижимый и всемогущий удовлетворенно наклонил голову и довольно долго пребывал в этой позе. Остальные тоже стояли неподвижно, боясь пошевелиться. Наконец государь кивнул и бодро, чтобы не сказать – весело, оглядел присутствующих.
– Обоих накормить, – приказал он. – Уложить спать. А завтра… – Улькар запнулся и встревоженно взглянул на сановника. – Что караван?
– Готов, государь.
– Прекрасно… А кто поведет?
– Досточтимый Хаилза.
– Хаилза? – Улькар озадаченно нахмурился. – Впрочем… Время сейчас мирное… Ладно. Будь по-твоему. – Он снова повернулся к Ар-Шарлахи. – Стало быть, завтра вы двое поступаете в распоряжение караванного, досточтимого Хаилзы. Пойдете проводниками.
– Куда, государь?
– К морю.
Рядом с Ар-Шарлахи судорожно вздохнула Алият – и вдруг медленно осела на пол.
В дальнем крыле дворца им отвели небольшую, почти квадратную комнату с четырьмя бронзовыми светильниками, коричневатыми шелками на стенах и стрельчатым, забранным узорной решеткой окном. Два невысоких ложа, стол на причудливо изогнутых ножках, несколько легких резных стульев. Вполне можно было вообразить себя гостями, если бы не тонкие стальные цепи, которыми их вновь приковали – каждого к своему ложу.
Колебалось пламя в бронзовых чашах, за окном бродила во тьме перистая листва. Москитов и прочей летучей мерзости в Харве в это время года почти не водилось.
Для Ар-Шарлахи такая обстановка была привычна, что же касается Алият, впервые попавшей в столицу, то она отнеслась ко всем этим изыскам цивилизации с откровенной враждебностью. Судя по всему, у нее в голове не укладывалось, как это можно просто сидеть на стуле. На стуле не сидят – на стуле восседают, оглашая приговор или, скажем, указ государя… Идея ложа, приподнятого над полом, тоже была ей не совсем понятна.
Однако, поскольку ужин располагался на столе, волей-неволей разбойнице пришлось воспользоваться стулом. Ар-Шарлахи, не церемонясь, откинул с лица повязку. Алият только фыркнула злобно, но смолчала, а через некоторое время открыла лицо сама.