На четвертом этаже я увидела дверь туалета. Во-шла, откинула капюшон, оглядела в треснувшем зеркале свое лицо. Да, вид у меня… Бледная, прямо зеленая, хотя, наверное, в этом виновато освещение. Круги под глазами, помада смазалась… Я достала носовой платок и начисто стерла помаду. Но нравиться себе от этого не стала. Нужно было идти – я знала, какой номер комнаты мне нужен. Четыреста одиннадцать. Но с каким лицом и с какими словами я войду туда…
Я все-таки пошла. Стены длинного коридора были выкрашены уже не в голубой, а в более приятный серый цвет, и лампы горели все до единой. Когда в глубине открылась какая-то дверь, я едва не вскрикнула – так успела отвыкнуть от человеческого присутствия. В коридор вышел длинноволосый парень, в черной куртке и джинсах. У него за спиной я заметила гитару в чехле. Поравнявшись со мной, парень оценивающе осмотрел меня. Он явно прикидывал, стою ли я того, чтобы со мной заговорить. Я отвела глаза и пошла дальше. На той двери, из которой он появился, красовались цифры – 411. Значит, мне сюда.
Только одна мысль немного подбадривала меня. Там должен быть Иван, я увижу его. А он – меня. И пусть я даже не знаю, как он выглядит… А как он вы-глядит, в самом деле?
В комнате, куда я вошла, стояло несколько офисных кресел, большой, заваленный журналами и какими-то бумагами стол, маленький кофейный столик. Кроме чашек я заметила там полупустую бутылку водки и несколько пластиковых стаканчиков. В комнате никого не оказалось, зато за матовыми стеклянными дверями в дальнем конце комнаты слышалось сразу несколько голосов. Я прислушалась… Мужской голос, который я слышала впервые, недовольно сказал:
– Ну ладно, попробуй начать «Энджи», знаешь эту песню?
– Конечно, – ответил какой-то парень. Его голос тоже был мне незнаком. Через несколько секунд я услышала гитарные переборы. И, конечно, узнала эту песню «Роллинг Стоунз». Мне она нравилась, а вот Жене – не очень. Он вообще не жаловал «Роллингов», бог его знает почему. Внезапно парень остановился, и минуту все молчали. Потом мужчина вяло его поблагодарил и попросил посидеть в приемной.
Стеклянная дверь отодвинулась, и вышел взмыленный, с пылающими щеками парень – совсем молодой, лет восемнадцати, наверное. Он упал в кресло, схватил с кофейного столика стаканчик и тут увидел меня.