Я тряхнул головой, меня всего трясло, я ж никогда не дрался, даже в детском садике избегал, а тут зубы стучат, не могу остановиться, все во мне двигается, весь в огне, а вдоль улицы мелькают трое теней, все шатаются, один прыгает на одной ноге, второй хромает, за всеми тремя по асфальту блестят темные полоски.
Женщина тряхнула меня сильнее:
– Да опомнись же! Они ж вовсе не хотели драться. Это мразь, все на испуг… ты их чуть не убил!
Мои зубы лязгали так, что едва не откусил язык:
– Ж-ж-жаль…
– Что?
– Что не убил…
Ее лицо было бледное и встревоженное. Круглые глаза всматривались в меня, на миг стало не по себе, у женщины в каждом глазу по два зрачка, и все четыре даже при этом скудном свете не расширились, остались крохотными как следы от булавочных уколов.
– Вот ты каков, – сказала она уже спокойнее. – Ты… не совсем из этого мира.
– Ты тоже, – огрызнулся я.
Она насторожилась:
– Почему так думаешь?
– Современная бы в самом деле расслабилась, ну и…
По ее губам скользнула слабая улыбка:
– Я в самом деле… скажем, провинциалка. Нравы вашего мира… гм… для меня слишком нервные. Но и ты, как зрю, не совсем из этого мира.
– Да, – согласился я. – Не совсем. Но тут уж ничего не поделаешь.
– Разве? – спросила она загадочно. – Ты помог мне, а я в благодарность могу… если хочешь, конечно, отправить тебя в мир, который тебе больше понравится.
Что ж, и в провинции мог найтись воротила из бывших обкомовских работников, что купил с десяток дворцов на Сейшельских островах или на Багамах. Здесь его дочка вышла неосторожно погулять, я ей помог, вот он на недельку бы меня в благодарность… Не задумываясь, я сказал почти весело:
– Хочу!.. Но что для этого надо?
Она произнесла совсем тихо:
– Да ничего… кроме твоего желания. А оно есть, зрю…
С ясного ночного неба ударил гром. Ослепляюще блеснула молния. Я закрыл глаза, но и перед опущенными веками, как на фотопленке, остались эти крыши с изломанными водосточными трубами, фонарный столб с тусклыми часами, мальчишка под аркой с застывшей у самых губ баночкой пива…